Наконец-то я выбралась из-под мускулистой руки, свесила ногу с кровати. Пол обжег ледяным прикосновением, по телу пробежала судорожная дрожь. Неужели получится, неужели смогу?..

Миг триумфа - и тут же обжигающий стыд поражения. Коварное покрывало змеей обвилось вокруг лодыжки, дернуло назад. Взмахнув руками, я грохнулась на ковер. Больно, до искр из глаз!

Сердце оборвалось, провалилось в желудок. Все, мне хана! Сейчас проснется и голыми руками придушит. Зажмурилась, сжалась в комок. Только бы не кричать, только бы не умолять! Гордость, Оливия, где твоя гордость?

Но секунды капали, а расправа все не наступала. Только размеренное сопение нарушало тишину, дыхание спящего великана. Неужели пронесло? Неужели бог гордецов смилостивился?

На подгибающихся ногах подкралась к двери. Сердце бухало, кровь шумела в ушах. Спертый воздух забивал горло, от ладана и смолы кружилась голова. Давила, обволакивала тяжелым саваном.

Рванув створку на себя, зажмурилась от хлынувшего света. Заморгала слепо, беспомощно. Что за?!

Книги, колбы, свитки - все сливалось в размытое марево. Танцевало перед глазами, дробилось калейдоскопом. Купол в потолке - обманчиво хрупкий, готовый обрушиться в любой миг. И стол - массивный, жертвенный. С пятнами подозрительно бурого цвета.

Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Нет, только не это! Истерика - непозволительная роскошь. Соберись, тряпка! Должен же быть другой выход!

Рывком распахнула следующую дверь - и чуть не захлебнулась волной жара и влаги. Купальня, будь она неладна! Уже окуналась, спасибо. Едва не отдала душу и тело заодно.

Последняя надежда - заветная третья дверь. Трясущимися руками отдернула тяжелую портьеру, шагнула внутрь... И обмерла. Хаос, бардак и разруха! Оружие, доспехи вперемешку с хламом. Кошмар перфекциониста!

И вот она я, посреди этого безумия. Одна, растерянная, в чужом мире. Без шанса на спасение, на побег. Обречена до скончания века торчать в покоях спящего людоеда. Пока не надоем. Или не сожрет.

Застонав, сползла по стене. Обхватила колени, уткнулась в них лбом. Разревелась бы - да боязно, вдруг услышит.

Краем глаза заметила распахнутую террасу, метнулась было туда. Но куда там! Один взгляд вниз - и меня парализовало. Пропасть, зияющая темнота без конца и края. Острые скалы, песчаные барханы - верная погибель.

Всхлипнув, отшатнулась. Прижалась лбом к ледяным перилам. Ну почему, почему все так? Почему меня угораздило? В какой миг свернула не туда, увязла в трясине безумия?

Из мрачных дум вырвал требовательный мяв. Кекс! Живой, невредимый. Желтые глазищи сверкают, хвост трубой. Будто не в гости к дикарю угодил - а на променад вышел, паршивец.

— Ох, пушистик! Вляпались мы с тобой по самые уши.

— Мяу!

— Да пробовала я, пробовала. Все закоулки обшарила, каждую щель. Глухо, как в танке.

— Мряяяу!

— Нечего тут мявкать! Без тебя тошно. Я ж не просила, чтоб меня закидывало в этот бедлам.

Кекс презрительно дернул ухом. Ясно, мол, кто у нас тут вздорная баба.

Вздохнув, поплелась следом. Куда деваться, котяра дело говорит. Сама вляпалась - сама и выпутываться. Не пристало леди на судьбу пенять, рук опускать.

Ияр, по-прежнему спящий, встретил меня мертвой тишиной. Бледный, холодный, едва дышит. Аж до костей пробрало - не человек, а подобие.

Тронула его лоб - ледяной, липкий. Кристалл над головой мерцает тускло, зловеще. Как сердце замирающее: то вспыхнет, то погаснет. Миг - и все, прощай, приятель. Поминай как звали повелителя.

Меня накрыло острой волной сочувствия. Сердце сжалось. Он ведь не со зла, наверное. Просто не знает, как иначе, звериные инстинкты в нем слишком сильны. Никто не учил его ласке и пощаде, только жестокости с детства.