Ей я лишь сообщил, что у Ларина есть информация для меня, но надо съездить лично, потому что нужно не только услышать, но еще и посмотреть своими глазами. Не хватало еще, чтобы Аня высмотрела, как отделали помощника.

Я спешно собрался и сел в автомобиль. Ночные улицы с небольшим количеством транспорта и пешеходов радовали глаз. «Патрия» во внутреннем кармане пальто – на всякий случай, вдруг придется на месте разбираться.

На размышления тратить время я не стал, но и торопиться тоже. Нападение на Ларина как-то волновало. Мы еще не отправились никуда, да и моим помощником он официально до сих пор не числился, но вдруг получил по щам так, что его мать даже мне звонила.

Учитывая их взаимоотношения, едва ли у него просто разбитая губа. В том, что его состояние намного хуже, чем я предполагал, мне пришлось убедиться лично через полчаса – ровно столько заняла моя поездка.

Проживали они неподалеку от квартиры Подбельского, через три улицы, дальше от реки, где было спокойнее и тише. Я припарковался в паре метров от входа, убедился, что никого рядом нет, но из машины вышел с рукой за пазухой – предохранитель с «патрии» я снял еще в собственном доме.

На пятом этаже семиэтажного строения, богато украшенного лепниной, светились в ряд три окна. Возле широкой двери расположился ряд кнопок-звонков с номерами квартир, витиевато выписанных на латунной табличке.

Ларины как раз значились на пятом этаже. Впустили сразу, не успел я и пяти секунд прозвонить. Перед входом в дом я еще раз осмотрелся – улица была пустой.

Наверх поднялся лестницей, не пользуясь лифтом. Нога не болела – перелом сросся отлично и не доставлял проблем.

Дверь открыли, едва мои шаги раздались в не большом коридоре. Единственная парадная в доме, четыре квартиры на этаже. Хорошее расположение. Не бедная семья, заключил я.

– Максим Бернардыч? – спросил меня утянутый в костюм мужичок с сединами, стоявший сразу же за входной дверью. – Прошу входить, – добавил он, не дожидаясь ответа.

– Доброй ночи, – поприветствовал я.

– Если бы доброй! – воскликнул человек, повернулся и поклонился, да так, что я начал опасаться за пуговицу на его пиджаке, которой пришлось стерпеть немало – так растянуло его в стороны. – Молодого Евгения Иваныча чуть ли не на руках заносили.

– Где он сейчас? – спросил я.

– Да что же вы стоите, что ты его, дурень, не впускаешь! – немолодая полная женщина в домашнем халате подлетела к нам, схватила меня за руку, потащила в сторону, едва не уронив. – Ой! – отпустила, отскочила в сторону, и сама склонила голову.

– Хватит! Оба! – воскликнул я. Прислуга у двери встала по стойке «смирно». Ту же позу мгновенно приняла и полная немолодая женщина.

– Прошу прощения, Максим Бернардыч! Идемте скорее.

– Вы позвали полицию? – спросил я. Этот вопрос у меня крутился в голове всю дорогу, несмотря на полнейшее нежелание о чем-либо думать.

– Нет, что вы! – тут же выпалила полная женщина.

– Вы Алевтина Семеновна? – уточнил я. Кивок. – А это?

– Мой дворецкий…

– Без подробностей, пожалуйста, – я смерил того косым взглядом. – В моем окружении дворецкие в последнее время долго не живут.

– Боже… – протянул тот.

– Молчи! – прикрикнула на него хозяйка. – Иначе я тебя своими руками… Идемте, Максим Бернардыч, – она поманила меня за собой.

Из небольшой, но светлой прихожей Ларина провела меня через сквозную гостиную, такую же светлую, но куда более просторную, прямо в одну из трех глухих комнат, двери в которые были четко очерчены на темно-синей с золотыми узорами стене.

– Вот он, – прошептала мать, указывая на сына, лежавшего на белоснежной кровати. – Вот он, миленький.