– И что с ним? – в полнейшей темноте ничего видно не было.

– Избили! В кровь избили! Лицо все в крови, разве что не опухло пока что. Лед приложили вовремя.

– Значит, рядом где-то побили? – спросил я сразу же.

– А… О! – Ларина удивилась моему комментарию. – У вас такие познания! Медик?

– Нет. Но доводилось сталкиваться с разными людьми. Можно свет?

– Он спит… Женечка спит, – прошептала Ларина.

– Во-первых, он – мой помощник, поэтому я должен знать, в каком он сейчас состоянии…

Не успел я договорить, а она уже включила ночник. В слабом желтоватом свете я заметил несколько рассечений на лице. Кровь всю смыли, Евгений Ларин был совершенно чист.

– Хоть бы раны заклеили, – сказал я. – Зараза какая попадет.

– Так лекарь еще не прибыл!

– А… – я обвел пальцем его лицо.

– Это он сам. И я помогала, – с легкой гордостью то ли за себя, то ли за сына произнесла Алевтина Семеновна. – А лекарь… задерживается, гад! Я ему устрою, пожалуй!

– Сам, значит. И спать лег? А вы позвонили мне?

– Да. И лед успел подержать.

– Так надо было все же в полицию звонить. Успели бы найти, – ответил я. – А так чего ради я здесь? Я ни помочь уже не смогу, ни чего-то еще.

– Я бы поговорить хотела с вами.

– Посреди ночи. Это касается вашего сына?

– Отчасти, – кивнула женщина. – Пройдемте обратно в зал.

Ларин мирно посапывал на кровати, отчасти сгладив то неприятное впечатление, которое у меня было до того, как его увидел. И потому я спокойно согласился покинуть его комнату.

Его мать попросила подать чаю и несмотря на то, что часы показывали половину четвертого утра, приготовилось все довольно быстро. Но и до того начался наш разговор.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – спросил я.

– Вы должны успокоить материнское сердце, – попросила Алевтина Семеновна, как только мы опустились в мягкие кресла, стоящие друг напротив друга возле резного овального столика на четырех изогнутых ножках.

– Постараюсь всеми силами, – ответил я, решив выждать, когда мне укажут более точное направление, как это можно сделать.

– Вы действительно взяли его в помощники, это я уже поняла. Куда вы направляетесь?

– У нас пока ничего не решено, – сказал я, изучая эффектно вышитую салфетку размерами полметра на полметра, лежавшую на резном столике. – Но как только все будет известно мне, сын вам все расскажет. У него ведь нет других повреждений?

– Лекарь придет и расскажет, – вздохнула женщина.

– Старомодно, – тихонько хмыкнул я.

– Он… семейный! Целая династия, как и моя. Вы ведь обратили внимание на мою фамилию? – темы успокоения как-то уж очень быстро ушла в сторону.

– Да, как у Пушкина.

– Именно, – довольно улыбнулась полная женщина. Я заметил, что с сыном они очень похожи, разве что комплекции были разные. – Значит, Женечка расскажет, как только будет сам знать все?

– Да-да, – повторил я. – А его раньше били? Он попадал в такие неприятности?

– Ой, нет, что вы! – тут же замахала руками мать. – Никогда. Он только со мной бунтарь, а со всеми остальными общий язык легко находит.

– Состоит в каких-нибудь обществах? Кружках? – допытывался я.

– Нет, да и зачем! Он прекрасно учился, преподавал даже! Ему ни к чему какие-нибудь кружки.

– А преподавал где? – ухватился я за новую ниточку. Не хотелось получить доказательства того, что парню навешал первый встречный на улице за то, что тот шел со стороны дворца.

– Он ведь сказал вам, что знает четыре иностранных языка? – всем видом показывая восхищение собственным сыном, проговорила Алевтина Семеновна.

– Три, – коротко поправил я. – Он сказал – три.

– Это потому что разговорный мандаринский ему все еще не дается.