Я ничего не ответила, но при мысли о том, что Данди станет содержанкой, я вся похолодела.

– Но ты для меня загадка, Мери. – Роберт говорил очень мягко. – Пока ты работаешь хорошо, я всегда найду для тебя место. Но твое сердце не принадлежит нашей профессии, и будь я проклят, если я знаю, как ты можешь найти свой дом, если только кто-нибудь не купит его для тебя.

Я покачала головой. Добродушные размышления Роберта о моем будущем заставляли меня скрежетать зубами.

– Погоди-ка, – прервал он себя. – Я возьму у тебя поводья, а ты позавтракай. И ради самого Господа Бога, надень шляпку поровней. Твои вихры опять торчат во все стороны.

Я протянула ему вожжи и, надев шляпку поглубже, туго завязала ленты. Это была старая шляпка, которая принадлежала раньше миссис Гривс, а вчера вечером она предложила мне надеть ее вместе со своим стареньким плащом. Все это было слишком велико для меня, и я стала похожа на девочку, которая в шутку надела материнское платье. Но с юбками дело обстояло еще хуже. При каждом шаге мои ноги, казалось, путались в ярдах материи. Когда я ходила, Данди просто стонала от смеха и советовала мне передвигаться мелкими дамскими шажками, иначе я просто растянусь на земле.

Когда мы прибыли в Солсбери, Роберт направил лошадь прямо к рынку. Улицы были заполнены народом, и повсюду витал теплый запах лошадей, которых провели здесь незадолго до нас. Везде сновали пирожники, носились вездесущие мальчишки, цветочницы предлагали вереск и букетики падуба, покупатели торговали лошадей, а на одном углу цыганка предсказывала желающим судьбу.

Я искоса глянула на нее. Меня всегда тянуло к моему народу, хотя я совсем забыла наш язык и наши обычаи. Я едва помнила свою мать, ее смуглое лицо, улыбку и странно звучащие колыбельные.

Эта цыганка продавала плечики для одежды и вырезанные из дерева цветы, которые доставала из большой ивовой корзины. Там же она держала тщательно обернутые в шаль маленькую кружку и бутылку, и я заметила, что многие мужчины останавливались и протягивали ей пенни за глоток из этой кружки. Видимо, она торговала ромом или джином, вполне подходящими для такого промозглого дня.

Внезапно наши глаза встретились, и я сделала два шага к цыганке. Из кармана я достала пенни из тех шести, что предназначались на ленты для Данди и сладости для меня, и протянула его ей.

– Ты не могла бы погадать мне? – попросила я.

Цыганка наклонилась над моей грязной ладонью и сказала:

– Дай-ка мне еще пенни, а то вижу все будто в тумане.

– А ты и расскажи туманно, – нашлась я.

Но она неожиданно выпустила мою ладонь и отдала монетку обратно.

– Я не стану гадать тебе, – быстро проговорила она. – Я не могу сказать тебе ничего такого, что ты еще не знаешь.

– Почему? – не поняла я. – Потому что я тоже цыганка?

Она подняла на меня глаза и рассмеялась.

– Какая же ты цыганка? – сказала она. – Ты дочь знатных людей, и ты очень тоскуешь по тому месту, где родилась.

– Что? – воскликнула я.

Она будто подслушала мои детские сны, когда я рассказывала их Данди.

– Они много думают о тебе, – насмешливо продолжала цыганка. – Но у тебя грязное лицо, тебя воспитали простолюдины, и твоя сестра – цыганка. Если ты захочешь жить как они, тебе придется сломить себя.

– Неужели я стану леди? – спросила я свистящим шепотом, оглянувшись на Роберта, чтобы узнать, не слышит ли он нас.

Цыганка в это время схватила свою ивовую корзинку и поспешила от меня прямо в толпу. Я бросилась за ней и ухватила ее за шаль.

– Я найду когда-нибудь свой дом? Я стану леди?

Цыганка обернулась ко мне, ее лицо теперь не смеялось, а было серьезным и добрым.