Затем мы прыгали, бегали и разминались до тех пор, пока не разогрелись. Тщательно уложенные волосы Данди распустились, и она небрежно сколола их на затылке. Все мы находились в хорошей спортивной форме. Мы с Джеком каждый вечер упорно тренировались на неоседланной лошади и приобрели молниеносную реакцию. При всей любви Данди поваляться она была в состоянии пройти за день двадцать – тридцать миль, а после этого еще поплавать наперегонки.

– Дело пойдет. – Дэвид сам уже слегка запыхался, и мы устроили себе минутку отдыха, усевшись на опилки. – Я боялся, что вы толстые и ленивые, а у вас прекрасные мускулы и никакой одышки.

– А когда мы начнем работать наверху? – требовательно спросила Данди.

– Когда захотите, – беззаботно ответил Дэвид. – Пока вы будете завтракать, я проверю оборудование, и потом можем начинать. Я покажу вам, как надо падать в сетку, и вы убедитесь, что можете работать совершенно безопасно.

– Меня никогда в этом не убедить. – Я пыталась говорить спокойно, но мое дыхание прерывалось.

– Я знаю, что ты боишься, – успокаивающе улыбнулся мне Дэвид. – Я хорошо понимаю это, я и сам раньше боялся. Ты прекрасно сложена для такой работы, но если сердце не лежит к этому, мы не станем тебя заставлять.

– А как вы начали работать на трапеции? – спросил Джек.

– О, это длинная история, – лениво отозвался Дэвид. – Меня завербовали служить на флот, но я был деревенским парнем, и это пугало меня. Я сбежал с корабля при первой же возможности. А она представилась мне в Португалии, когда мы зашли в Лиссабон. Мне не на что было жить, и я стал странствовать вместе с бродячими акробатами. Однажды я увидел выступление на «римских кольцах» и просто сошел с ума. – Он замолчал и подкрутил усы. – Я напросился в ученики к человеку, выполнявшему его, и он стал заниматься со мной. Затем мы стали использовать трапецию вместо колец, а этого до нас не делал никто. Сначала я выступал один, а потом научил младшего сына своего напарника, и мы изменили номер: он раскачивался на трапеции и перелетал ко мне, а я ловил его и кидал обратно. Это был хороший номер.

Тут он замолчал, и в глазах мелькнула боль. Мой желудок сразу сжался от страха.

– Что случилось потом? – спросила я.

– Этот парень упал, – сказал он просто. – Он сломал себе шею и умер.

Никто не произнес ни слова.

– Мери, ты прямо зеленая, – вдруг испугался Джек. – Тебе плохо?

– Нет, – покачала я головой. – Продолжайте, Дэвид. Что вы делали потом?

– Я вернулся в эту страну и нашел себе партнера. Но твой отец – человек с идеями. Он подал мысль выступать в этом номере с девушками. Это обязательно понравится зрителям. Я старею, – продолжал Дэвид. – И устаю уже после двух представлений. Роберт предложил мне королевское жалованье за то, чтобы я научил вас этому трюку и отказался от своих выступлений на два сезона. И он заплатит мне сверх того, чтобы я не учил этому других. – Тут Дэвид усмехнулся Джеку и опять подкрутил усы. – Это обычно практикуется, и твой отец знает это так же хорошо, как я.

– До какого возраста можно выступать на трапеции? – спросил Джек.

– Вы будете выступать лет до двадцати пяти, – после недолгого размышления сказал Дэвид. – Я плохо питался и часто болел. Поэтому я не смогу работать после тридцати.

– Это тяжелая жизнь, – задумчиво сказала я, глядя на Дэвида.

Кожа на его лице была розовая, усы топорщились молодо и задиристо, но под глазами лежали глубокие тени.

– Разве не каждая работа трудна? – спросил он. И я кивнула.

– Пора, – вскочил он. – За работу, ребята.