— Георгий Олегович, я что — плохо вам платил?

— Нормально платили.

— Но если этого было недостаточно, я готов поднять ваше жалованье в полтора... в два, вы слышите — в два раза! — с надеждой произнёс он.

— Спасибо, конечно, но я твёрдо решил, что уйду.

— Почему, Георгий Олегович? Уж простите за любопытство, но я никак понять не могу… Неужели вам мёдом в Петрограде намазано? — щуря близорукие глаза, растерянно спросил он.

— Нет, конечно, просто… Ну как вам объяснить словами — я не создан для этой работы!

— Однако у вас здорово получалось!

— Рано или поздно я бы сорвался: устроил драку, запил, стал бы источником проблем. Лучше уйду сейчас, оставив о себе добрую память.

— Жаль, конечно… Но заставить вас я не могу.

Он подошёл к сейфу, открыл дверцу и извлёк оттуда конверт.

— Возьмите.

— Что это?

— Деньги, конечно.

— Я уже получил расчёт в бухгалтерии.

— То была ваша зарплата. А это от меня лично, премия за то, что вчера скрутили налётчиков. Если что — возвращайтесь. Я с удовольствием снова возьму вас на работу.

— Буду помнить.

После ресторана поехал на вокзал покупать билеты на поезд.

Над городом висели свинцовые тучи, шёл затянувшийся дождь. Настроение было паршивым, теперь я понимал, почему в «Трёх сёстрах» Чехова Ирина с такой тоской и яростью повторяет строки: «В Москву, в Москву, в Москву!»

Вряд ли переезд решит все мои проблемы, скорее, создаст новые, но под лежачий камень вода не течёт.

А ведь я совсем недавно был на этом вокзале, выходил из вагона с каким-то радостным ощущением от хорошо сделанной работы. А потом — раз! И радужная картинка побледнела.

Кассирша меня узнала (ну да, я ведь успел навести тут шороху в прошлую поездку), сразу сделалась самой любезностью. Она ведь не знала, что «корочек» опера в моём кармане больше нет, что я — рядовой гражданин РСФСР, ставший «перекати-полем».

Взяв билет, пошёл в «коммерческий» магазин — надо посидеть со Степановной, проститься по-человечески. Если нормально устроюсь в Питере, перетащу к себе — после всего, что она для меня сделала, не хочется оставлять её одну. За эти дни мы буквально сроднились.

О своём решении я ей сообщил ещё вчера, когда вернулся из милиции. Степановна жутко расстроилась, хотя вида старалась не подавать, однако я слишком хорошо успел её изучить.

Набрав в магазине колбасы, сала, чая, сахара, конфет и прочих угощений к столу, нанял извозчика и покатил с подарками домой. А ведь я действительно привык уже считать его своим домом.

— Вас как — с ветерком прокатить? — обернулся ко мне извозчик.

— Можно и с ветерком, — согласился я.

— Тогда с богом!

Ещё на подъезде к дому Степановны я заметил знакомый автомобиль и не удивился, когда навстречу мне вышел Смушко. Хотя, если честно, видеть его здесь было странновато, тем более уже вчера мы с ним успели обстоятельно переговорить. Полундра был прав — Кравченко твёрдо стоял на моём пути. Казалось, в мире нет силы, способной его сковырнуть.

— Здравствуй, Жора! — Лицо Смушко расплылось в широкой улыбке.

— Здравствуйте. Чем обязан? Неужели проводить приехали?

— Так ты всё-таки собрался уезжать? — погрустнел начальник уголовного розыска.

— Да.

— И когда?

— Уже сегодня. Даже билет купил. Пойдёмте внутрь, посидим — я отвальную устраиваю.

— Погоди Жора с отвальной.

— А что? — замер я.

— Кое-что изменилось.

— Только не говорите, что Кравченко сняли.

— Кравченко никуда не делся.

— Тогда для меня лично ничего не изменилось. Нам с ним в одном городе слишком тесно.

— А никто и не говорил про один город, — Смушко хитро прищурился.

— Я вас не понимаю.