Ни одно дело не выматывало меня так сильно, как эти зыбкие ощущения. Проще было кататься по пескам в окружении до зубов вооруженных людей, чем совладать с тем, в чем я не понимал и меж тем продолжал упорно лезть в это!

— Как она?

— Да все также.

— Ей должны были прийти цветы, гостинцы в утешение...

Что я несу? Какие гостинцы? Как апельсин может помочь в таком деле?

— Пришли! Видели! Порадовались!

Старуха посмотрела в мою сторону без тени улыбки на лице.

— Шарики и поздравления отправили Наташе из соседней палаты! Не обессудь, Каримович, но ей нужнее. Мужик у нее в запой ушел еще до того, как родила.

Я провел по лицу, выдохнув.

— Трудно ей придется с таким!

— Может быть. Но уверяет всех, что выйдет.

Мы остановились в конце коридора возле двери без таблички и номера.

— Тут она, милая.

— А почему без номера? — поинтересовался я, подумав о чулане Золушки, если бы такой мог существовать в заведении подобном этому.

— Так ведь это роддом, а не абортарий. Не положено дольше трех суток держать, если нет осложнений. Но и выписать ее не можем. Кинется под колеса! Шоссе ведь близко!

Я кивнул, оторвав взгляд от бабули с почти прозрачными глазами и невероятно тонкими бровями.

Вике не везло со счастьем женским, но везло с участливыми людьми, которым было не все равно, что случится с ней дальше, это определенно.

В столице! Где таких, как Вика, тысячи!

— Скажи, что спасал ее не для того, чтобы она нос вешала, — прошептала бабка, потянувшись к двери. — Ты ведь сможешь!

Сестра выходного дня Галина Викторовна оказалась очень проницательной женщиной. Догадывалась она или нет, но она подслушала мои мысли.

Но, пропустив меня в палату и пробормотав: «Викуля, а к тебе пришли!» — исчезла с глаз вон.

Показалось, что даже лязгнуло что-то.

— Здравствуйте, Виктория.

Девушка, сидящая в палате, мало походила на ту, которую я встретил тем вечером. Пропал живот, лицо с чистой, если не сказать, что с бледной кожей приобрело рельеф, но взгляд, которым она жгла меня в тот вечер, потух и был направлен в никуда.

— Помните меня? Мы уже встречались с вами.

Подвинув стул, я сел рядом с ней, не переставая рассматривать ее.

— Решил навестить вас и узнал о случившемся...

Я смотрел то на нее, то на присланные цветы, то на нетронутую корзину со снедью и говорил сущие банальности. В то же время это были не они.

— Жаль, что все вышло так. Я понимаю, что вы чувствуете. Терять близких, родных...

Я не дошел до «детей», осекшись, как женщина посмотрела на меня.

— Неужели? — произнесла она так, что в пору было засомневаться поставленному диагнозу «апатия».

Ее голос не отражал и тени случившегося. Он был наполнен силой. А глаза... Взгляд, которым она одарила меня, готов был испепелить.

— Ты знаешь, каково носить ребенка? Чувствовать жизнь внутри себя? Видеть, как он тянется к тебе сквозь кожу? Чувствовать, как растет? Гладить его пяточки? Говорить каждый день? Любить и ждать встречи?

Она договаривала последнее, отвернувшись.

— Ты знаешь, как это терять его? — спросила она совсем тихо, и губы ее задрожали. — Не суметь сделать ничего и согласиться…

Ее глаза увлажнились. Я ждал, что она заплачет. Но этого не случилось.

— Ты ничего не знаешь и никогда не поймешь, каково это.