— Ты сделал то, о чем я просил тебя? — поинтересовался, появившись в офисе в понедельник.

Думал я совершенно о другом, в тайне и, кажется, совершенно мелочно радуясь, что в органайзере наступил какой-то порядок и отныне мне не требуется заниматься этим самостоятельно. Но я спросил об этом и даже не успел удивиться.

— Все сделано, Раис Каримович, — ответил Денис, поднявшись на месте. — Цветы, корзина с фруктами, сладостями и игрушками, а также шарики и открытка с поздравлениями и самыми лучшими пожеланиями отправлены по указанному вами адресу.

Последние слова, начиная с «шарики», Денис Викторович Черепанов договаривал медленнее и тяжелее первых, бледнея прямо на глазах. Что он увидел на моем лице, я не знаю, но понял, что что-то пошло не так.

— Открытка? — спросил я не своим голосом, оставив в покое конец шарфа. — Я разве просил о ней?

В случившейся ситуации с Викторией куда ни шли цветы и фрукты, но открытка с поздравлениями и шарики...

— Денис, мать твою, Викторович! На будущее! Делай то, что я тебе сказал либо в точности, либо не поленись позвонить мне и задать пару уточняющих вопросов!

Светлая приемная и кабинет, залитый первыми лучами солнца, перестали иметь прежнюю привлекательность.

Настроение испортилось, а что-то внутри шепнуло под какой эгидой пройдет эта неделя и встреча с советом директоров.

Я сделал шаг в сторону стола, не в силах противиться прошлому стремлению, и тут же повернул обратно к лифтам.

— Но это ведь роддом! — говорил парень торопливо, следуя за мной. — Я подумал, что это логично, понимаете, Раис Каримович?

— Да.

Денис говорил еще о том, чего не написал на проклятом картоне:

— Это было общее и обезличенное послание! Никаких «любимая» и даже подписей. В чем я ошибся?

— В поздравлении. Его быть не должно было. Только цветы и две тонны шоколада.

Я встал в кабину, зажав кнопку удержания дверей.

— Ты остаешься и готовишь все к предстоящей встрече, — говорил я, уже прикидывая, сколько времени у меня займет дорога. — Постарайся предусмотреть все, что может мне понадобиться, начиная от воды и заканчивая документами, подтверждающими каждую цифру в чертовом отчете.

Дверцы лифта сомкнулись, оставив меня в одиночестве собственных мыслей. Одни из них спрашивали, на кой ляд я делаю это, а другие предлагали забыть обо всем и вернуться к собственной жизни. Но было еще кое-что, что не давало мне согласиться с этим: воспоминания душевного подъема и совершенно безотчетной веры в то, что теперь-то точно все будет хорошо.

— Кого несет нелегкая? — раздалось из-за двери уже знакомым мне голосом старухи. — Почему не на полчаса позже?

Я не отвечал, ожидая, когда дверь откроется и смогу объяснить что-то лично.

— Читать разучились?! — выдала недовольная медсестра, сощурившись от яркого солнца. — Написано же, что посещения с двух до трех!

— Потому что надо сейчас, — откликнулся я, и тут же спросил, сдвинувшись в сторону: — Может быть, вы сделаете для меня исключение?

В образовавшейся тени Галина Викторовна сумела разглядеть меня и просиять, убрав недовольный вид и даже кое-какие морщины на лице.

— Пришел все-таки! Пришел!

Было что-то ненормальное в ее радости и меж тем приятное одновременно.

— Проходи! Проходи! Пропущу я тебя! Только халатик возьми вот! Накинь!

Она забрала мое пальто и дождалась, когда я наброшу больничную униформу на плечи.

— Хорошо, что пришел! Чует мое сердце, что послушает она тебя!

Я вновь поймал себя на чувстве неловкости, если не сказать, что неуверенности в себе, и моментально разозлился из-за этого.