— Да, только на минуту, — коротко отвечает спокойный женский голос.

И мы, даже не переглядываясь, ломимся в дверь одновременно.

Правда, я успеваю чуть пораньше, плечами отжимаю себе преимущество, делаю шаг вперед, жадно выискивая взглядом дочь.

Она сидит на кровати, откинувшись на подушки, бледная, лицо все в бисеринках пота, венка на виске такая яркая, болезненная.

Замираю, не в силах сделать шаг.

А за моей спиной, потолкавшись плечами в дверях, вваливаются в комнату эти два придурка, из-за которых моя дочь сейчас мучается.

Они, в отличие от меня, не тормозят, преодолевают расстояние до кровати буквально в один шаг, синхронно тянут лапы к Васе.

— Малышка…

— Маленькая…

— Куда? — грозно окрикивает их боевая чихуяшка, — грязными руками!

Это так у нее командно получается, что парни мгновенно замирают, словно выученные сеттеры, опускают лапы, только взгляды от Васи не отводят.

— Все… хорошо… — шепчет она, улыбается даже устало, — только устала… И больно очень…

Ее голос подрагивает, и мне физически больно от этого!

И от понимания, что ничего сделать не могу! Помочь никак!

Мы заперты в этом доме, без возможности даже выйти!

В любой другой ситуации я бы сюда уже море врачей нагнал! Но сейчас… Да что же это за выверт такой у судьбы? Ладно, меня, мне — за дело!

Но Васю мою — за что?

Она же — нежная, ранимая, сама невинность! Чистая душа!

Не надо ее! Меня! Меня наказывать надо!

Но не ее!

— Ой… — Вася прижимает руки к животу, запрокидывает голову, — ой-ой-ой…

— Вася!

— Маленькая!

— Так, на выход все нервные мужчины! — снова командует маленькая женщина, единственная из всех, пожалуй, не теряющая силы духа и самообладание. — Валентина Дмитриевна, попрошу вас…

— Вон пошли! — рявкает мама, жестко указывая мне на застывших у кровати Васи парней. — Виталик!

Собираюсь с силами и за шкирку выволакиваю обоих зятьев из комнаты.

Они не сопротивляются и, похоже, вообще не отдупляют, что происходит. Взглядами жадно и отчаянно жрут выгнувшуюся на кровати Васеньку.

Толкаю их на диван в соседней комнате, затем, выдохнув, выглядываю в коридор:

— Эй, кто там? — и командую появившемуся Сашку, — скажи на кухне, чтоб чаю принесли. Сладкого. Черного. — И, подумав, добавляю, — и коньяка бутылку.

Сашок, кивнув, пропадает.

Вася за стеной снова начинает стонать, я смотрю на дверь, на молчаливых бледных Камня и Лиса.

Блять…

Как хорошо было бы по стенам научиться…

Помогло бы мне сейчас, определенно.

Вася стонет все надрывней, все громче, и, клянусь, это — самые страшные минуты в моей жизни! Те, что потом буду в кошмарах видеть. И каждый раз покрываться холодным потом.

Что-то коротко говорит маленькая женщина, что-то бормочет успокаивающе мама…

И Вася снова стонет. Да так жалобно!

Су-у-ука…

Вспоминаю, что хотел поставить церковь рядом в деревне, восстановить ту, что разрушили во время революции, да как-то все не успевал…

Клянусь, поставлю! И купола… Чистым золотом… Только чтоб с ней все хорошо было! Ну, пожалуйста! Я же так редко что-то просил… Пожалуйста!

Резкий, пронзительный крик младенца служит мне ответом на мои молитвы.

Не помня себя, срываюсь с места, опять успевая первым, вваливаюсь в комнату без разрешения, чуть не снеся с пути маму, как раз, судя по всему, идущую сообщать новость.

Следом за мной толкаются Камень и Лис.

И мы все втроем замираем на пороге, уставившись на маленькую женщину, держащую на руках младенца.

Она поднимает взгляд от красного сморщенного личика и улыбается:

— Девочка. Хорошенькая. Вся в маму.

______________________________________