- Обязательно буду беречь, только этим и занимаюсь, - грустно пошутила я, не отвечая на рукопожатие, чтобы не давать ложной надежды.

Конечно, Гаррет – как оказалось, честный, добрый малый. Но сейчас мне совершенно не хотелось думать ни о замужестве, ни даже о какой-то сердечной привязанности. К чему эти привязанности, если сегодня тебя кружат в танце и шепчут комплименты, а завтра объявляют в розыск, спокойно казнят твоего опекуна и конфискуют всё имущество у сироты.

Через полчаса я уже ехала в нанятом экипаже за город. При выезде нас остановил полицейский патруль, и в руках у одного из гвардейцев я увидела портрет из газеты. Мои документы проверили, посветили мне фонарём в лицо, поворчали, что некоторым нечего делать – только ездить по ночи, а потом пропустили.

Я с облегчением выдохнула, когда карета проехала подвесной мост, и поняла, как мне повезло, что я успела пробежать из столицы и обратно ещё до того, как девицу Лайон начали искать. И как вовремя Гаррет подсуетился насчёт фальшивых документов. То есть документы, конечно, не были фальшивыми. Они были настоящими. Просто моя личность им не соответствовала. После того, как гвардейцы пропустили меня, я при свете фонарей на мосту прочитала своё новое имя и словесное описание, к нему прилагающееся – «среднего роста, среднего телосложения, волосы тёмные, глаза тёмные». Конечно, мой рост можно было назвать средним с натяжкой, но это мелочи, если подумать. Хорошо уже то, что настоящая Фанни не оказалась высокой блондинкой, вроде Винни.

Вспомнив о подруге, я только стиснула зубы. Вот она – цена нашей дружбы. За такую дружбу я не дала бы и медяка. Старого, ломаного медяка.

К поместью Эпплби мы приехали на рассвете. Я приоткрыла окно, и хотя сразу озябла от поднимавшегося тяжёлого тумана, всё равно на стала закрывать ставень и смотрела на яблоневые сады, которые тянулись вдоль дороги.

Теперь понятно, почему поместье леди д`Абето так называлось. Яблок здесь было огромное множество – их блестящие бока проглядывали сквозь листву, и солнце зажигало на каждом по красному огоньку. Будто тысячи пунцовых фонариков были развешаны на ветках.

Высунувшись в окно, я спросила у извозчика, далеко ли ещё до поместья.

- Миля или чуть меньше, - ответил он.

- Тогда остановите здесь, - попросила я. – Дойду пешком.

- Хм… - ответил извозчик, но остановил карету.

Я выбралась из экипажа, потягиваясь и разминая мышцы. Стало совсем прохладно, и я потуже завязала шнуровку накидки, сунув руки в рукава платья.

- За дорогу было заплачено полностью, - сказал извозчик, глядя на меня с любопытством. – Мне неловко бросать вас здесь, такую малюточку.

- Ничего страшного, - ответила я. – Хочу пройтись. Тут такие прекрасные яблони – только и любоваться.

- Ну да, - согласился он, - яблони здесь – королевские. Ладно, в любом случае, здесь спокойное местечко, вас никто не обидит. Благодарность вам от моей лошадки, барышня. Миля туда и обратно – не так уж и много, но если набегался за сутки…

Он развернул карету и поехал в обратном направлении, помахав мне на прощанье шапкой, а я пошла по дороге, полной грудью вдыхая влажный воздух, пропитанный ароматом спелых яблок. День-два, и их начнут убирать. И обязательно будут печь всевозможные яблочные пироги… Дядя очень любил яблочные пироги… Только вот попробовать их он больше не сможет.

Я не удержалась и заплакала. Беззвучно, без рыданий. Слёзы текли по моим щекам, но я не вытирала их. Лучше наплакаться сейчас, чтобы не плакать потом. Потому что, как говорил мой дядя, каждая слеза – это улыбка твоего врага.