Следующим оказывается игра на дудочке. Агнесс извлекает её из сумочки на поясе: белую, как будто вырезанную из кости, украшенную рунами. Явно дорогая, именная, а то и передаваемая по наследству. С трепетом представляю эдакий инструмент в руках Белой магессы. И тут же блеклый образ сменяется совсем другим. Мелодия рвётся ввысь, напоминая о лете: напоённом солнцем, наполненным птичьими трелями и запахами спелых ягод. Вспоминается тот день, когда познакомился с Агнесс, ярким огоньком. Мне просто хотелось уйти от толпы гостей, горы подарков и велеречивых поздравлений. А тут она, окружённая злыми языками… Сияющая солнцем в кромешной Тьме.

Агнесс заканчивает играть, и дружно ей аплодируем. Даже Ульм нисходит до сухих хлопков.

– А последнее?

– Я хотела… показать танец. – Чуть розовеет щеками. – Но мне кажется опасным делать это здесь. – Медлит и снова глубоко вздыхает, давая возможность оценить влажный мыльный пол, заставленный бочками. – Из вспомогательных стихий я пока начала осваивать лишь природу. И всё же позвольте продемонстрировать один трюк.

Поражает, как спокойно она говорит это «пока»! И ни на грамм не сомневаюсь, что освоит. А потом округляю глаза и приоткрываю рот, поскольку из досок пола начинает пробиваться тонкий росток, с каждым мгновением наполняющийся соками. На нём, выросшем по пояс, появляются зелёные пучки и маленькие гладкие конусы, которые вскоре превращаются в резные листья и шишки. При этом Агнесс не выполняет никаких пассов руками, лишь ступнями едва не вплавляется в пол, посылая оттуда золотистое сияние в деревце ольхи…

Это впечатляет настолько, что все молчим. Слышно, как бурлит оранжевая вода, по-прежнему пахнущая чем-то кислым и щекотным. Не сразу замечаю, что жилка на лбу Агнесс взбухла, губы сжались в тонкую нить. Судя по шевелению пальцев, она хочет прервать магию. Но тут в золотистый поток вплетается смолянистая тень. В мгновении ока добирается до бочки Ульма и взрывает её! Крепкие доски трещат по швам, наружу потоками вырывается горячая вода, а бастард плюхается на пятую точку. Совершенно голый. Его личное солнце точно катится к закату…

– Да ты!..

Пока все суетятся, на одних инстинктах успеваю подхватить Агнесс, спасая от воды, плавающего полотенца и разгневанного Ульма. Та охает, но вцепляется в мою кофту-жилетку. И мы бежим. Бежим со всех ног. Пятки нам лижет жар и пар, возвещая о приближающихся огненных стражах…

Мой мир полон ощущений. Комнату крадучись заполняет солнце: даже в полусне определяю откуда – справа из окна. Нагревает щеку, добирается щекотным лучом до глаз. Дрожат веки, и вечный чёрный приобретает красноватый оттенок. Раньше я этого пугалась, глупая. Сейчас радуюсь как долгожданному гостю. Улыбка трогает губы – от этого натягиваются мышцы на лице, чуть обнажаются зубы. С чужой улыбкой сложнее: сама по себе она тихая и мимолетная. Ни услышать, ни поймать пальцами. Настроение и то проще понять. Это как погода – сегодня ясная и безоблачная, а завтра, быть может, тревожная и грозовая. Но всегда уловимая по атмосфере, витающей в воздухе.

Пора вставать, вот только пуховое одеяло нежно обволакивает, придавливая к кровати. Надо бы поменять на что полегче: в начале осени рановато окукливаться! Всё же позволяю солнцу повластвовать, нагреть подушку и довести меня до чихания. От простого «апчи» скукоживается нос и напрягается низ живота. Замечают ли такие мелочи те, кто видит?

В школе учителя частенько одёргивали, мол, отвлекаюсь на всякую ерунду. Тем не менее, я одна из немногих, кто поступил в Академию, и это повод собою гордиться! Главное, забыть про злые языки, выплевывающих яд о протекции мамы… Которая сбежала не пойми куда, угу. И оставила странную записку. «Во время великого противостояния вставь медальон в специальную выемку…» – за неделю, проведённую в Академии, ничегошеньки не стало понятно. Хотя не то чтобы я пыталась разобраться, погружённая то в учёбу, то в новые знакомства.