– Ого, Маэстро! Ас-саляму алейкум!

Кто-то из мальчишек со всей дури хлопнул его по плечу, выражая полноту чувств.

– И тебе привет, – фыркнул Марик, швыряя портфель на парту. – Рудик, двигайся, давай!

Обалдевший Рудик, вольготно расположившийся во всю скамейку, спешно подвинулся.

– Ты откуда здесь? Гульнар-ханум говорила, ты до среды ещё дома.

– Мне надоело. Валяешься, валяешься, смотришь в потолок. Сколько можно? Она мне погулять разрешила. А с кем мне гулять, если вы все здесь? Ну я и пришёл.

– Сумасшедший. По доброй воле на музлитературу прийти, – проворчал Рудик. – Смотри, Сычиха тебя ещё и спросит.

– А что задавали?

– Состав симфонического оркестра.

– Ерунда!

Марик деловито обустраивался. На парте уже появилась тетрадка с большой кляксой прямо на обложке и деревянный пенал, уголок которого посинел от пролитых в портфеле чернил.

– Чернильницу опять забыл? – Рудик подвинул к другу свою фарфоровую непроливайку с дурацкой вишенкой на боку – мама купила, ничего лучше не придумала.

– Мне теперь не надо.

Марик открыл крышку пенала и гордо продемонстрировал содержимое.

– Видал? Дедушка подарил.

– Да ладно? Самописка?

Ребята тут же обступили их парту. Про вечные перья, которые не нужно было поминутно обмакивать в чернильницы, все знали, о них все мечтали. Но чтобы у школьника, у второклассника была такая? Своя собственная? Однако рассмотреть чудо чудное мальчишки не успели, прозвенел звонок, и в классе появилась Сычиха.

Школа, в которую ходил Марик, была не обычной. Пожалуй, это была самая необычная школа в республике, потому что она соединяла в себе общеобразовательную и музыкальную, и музыкальное образование ставилось на первое место. Сюда принимали только после серьёзного экзамена, здесь никого не удивляли абсолютный слух или врождённое чувство ритма – без таких качеств ребёнка просто сюда бы не взяли. Несколько лет дети учились вместе, а потом разделялись на классы: композиторские и исполнительские, в зависимости от дарований. Марик и Рудик уже заранее переживали по этому поводу, так как Марик должен был стать композитором, как папа. На певцов в их школе не учили, но папа Рудольфа считал, что умение отлично играть на фортепиано не мешало ещё ни одному певцу, поэтому Рудик готовился пойти в исполнительский класс. Одна мысль о том, что придётся расстаться, казалась мальчишкам невыносимой, и они часто строили планы, как избежать грозящей им беды.

Сычиху в классе не любили, она имела обыкновение за первые пятнадцать минут урока спрашивать не менее пятерых человек, поднимая с места, задавая неожиданные вопросы. И щедро раздавая не всегда хорошие оценки.

– Я даже знаю, но теряюсь, когда она вот так орёт: «Семипалов! К какому циклу Шумана относится произведение „Пьеро“?», – поделился как-то Рудик.

– «Карнавал», – не задумываясь ответил Марик, и не понял, почему Рудик на него тогда обиделся.

Сам он Сычиху нисколько не боялся, да и музлитература ему нравилась. Интересно же узнать, какая музыка на свете бывает. В конце урока Сычиха садилась за пианино и играла им какое-нибудь новое произведение, о котором рассказывала в начале. А иногда даже ставила пластинку, и тогда Марик просто блаженствовал, прикрыв глаза. Сычиха играла недурно, но разве сравнить звучание школьного пианино и звучание целого оркестра?

– Агдавлетов!

Марик, погружённый в свои мысли, аж вздрогнул. Голос у неё всё-таки неприятный, слишком резкий и визгливый на верхних нотах.

– Ну держись, Маэстро, – прошептал Толик, сидевший за ним.

– Поднимайся, поднимайся. Почему тебя не было на прошлом занятии?