- Возражений не будет? – усмехнулся, натягивая спущенные домашние штаны на место.

Только покачала головой. Проводила взглядом мои штаны, сглотнула и перевела взгляд на лицо.

- Ты не шутишь?

- Нет. А что похоже на шутку?

- Не очень.

- Я серьёзен как никогда. И насчёт Кати не переживай: твоя дочь — моя дочь. Мы ей потом сестричку или братика родим.

Таня судорожно вздохнула и уткнулась мне носом в грудь и уже оттуда произнесла:

- А если не родим?

Вот всё-таки первый муж у неё мудак. Такого доброго человечка обидел.

- Так далеко я не думал. Но у нас же уже есть Катя, а захотим ещё, возьмём из детдома. Главное, не кто родил, а кто воспитал.

Таня вздохнула, шмыгнула носом и, не удержавшись, тихонько заплакала.

- Спасибо тебе, Саш, за всё спасибо. За то, что ты не проехал мимо и помог. За то, что возишься с нами.

- Дурочка ты, Тьянка, это тебе спасибо. Тебе и Кате, что вы появились в моей жизни.

Обхватил подбородок пальцами, приподнял Танино лицо и поцеловал в мягкие и солёные от слёз губы. Смахнул большими пальцами влагу с щёк, прижал её к себе.

- Я тебя давно ждал, — проговорил в макушку. – Но меня вечно где-то не там носило.

- А я тебя ждала-ждала. А потом перестала. Чёрт с ней, с той любовью, думаю. А тут ты. Такой красивый и с зонтом, — Таня провела носом по шее и поцеловала в подбородок. Такая незатейливая ласка, но такая искренняя, душевая.

- Зонтом?

- Угу, я тебя ещё с тестов запомнила. А когда ты меня под зонтом проводил, аж позавидовала твоей девушке. Думаю, это же надо какой мужчина кому-то достался!

- С тестов ещё? – я удивился, потому что если и понравился я Тане, то она умело это скрывала.

- Угу. Ты такой сексуальный, когда что-то обдумываешь. Так хмуришься. И седина твоя придаёт тебе обаяния.

- Да ты, я так смотрю, давно на меня запала?! – я рассмеялся, сильнее прижимая Танечку к себе. – Вот так и выясняется, о чём думают с виду приличные женщины. О том, как сексуально я хмурюсь.

******

«Долгие проводы – лишние слёзы», — так любила приговаривать Софья, которая терпеть не могла, когда кто-то уезжал. И поэтому никогда не ходила провожать на вокзал. Никого и никогда. Даже отправлял нас в лагерь или с бабушкой и дедушкой на море один Батя. Софья целовала нас на пороге квартиры и уходила хлестать корвалол. Батины командировки, редкие, но чаще всего внезапные, Софья ненавидела люто, всеми фибрами своей души. И если могла, то сопровождала батю в поездках.

Зато встречала нас всегда сама, не признавая никаких сюрпризов, не слушая доводов, что на такси проще. Просто узнавала время, отпрашивалась с работы и приезжала.

В том, как спокойно, хотя бы внешне, воспринимает мою командировку, Таня напоминала мне Софью. Ни мокрых глаз, ни просьб, ни придыханий и тяжких вздохов. Со стороны могло показаться, что ей всё равно, но я-то знал, что это не так. По тому, как она украдкой дотрагивалась до журавлика на шее или тихонько гладила меня по руке и плечу, как бы напитываясь этими прикосновениями, становилось понятно, что и ей тяжело меня отпускать. Просто она не хотела волновать меня, не хотела расстраивать и боялась навязываться со своими чувствами. Эти два неполных дня вряд ли смогли изменить её картину мира, убедить в том, что мы вместе. А больше времени у меня не было.

Вечером заскочил к Михею, перекурили в беседке. Рассказывать про операцию, место передачи оружия и вообще всю ту канитель, что творилась внутри, не имел права. Даже намёками не стал. И дело не в доверии. Просто зачем подставлять Мишу? Лишние знания – сильная головная боль. Но и остаться без подстраховки я не мог. Поэтому обронил фразу про то, что оставил важные документы для него. И если что-то со мной случиться, то Таня всё знает.