- Видишь? – игрушку показала. – Сейчас брошу тебе прямиком в лоб. Тут близко, не промахнусь. Мне шестнадцать было, придурок.  

А потом я сам себя ненавидел за то, что весь вечер тянуло улыбаться, как счастливого идиота, словно случилось нечто важное. Что-то, что имело бы смысл, хотя сам понимал, что это не так.

- Ты чего это улыбаешься? – подозрительно спросила Барби.

Видимо, улыбка все же порвалась наружу.

- Ничего. Елка у тебя ужасная. И все же голубая, чтобы ты не говорила.

Подошёл, попытался поправить погнувшиеся гибкие ветки, у которых был не изысканно благородный цвет голубых елей, а прямо вырвиглазной. Подумал – да ничего такая елка. Очень даже милая. Барби полезла в кладовку за ещё одной коробкой игрушек, потом подумала и свет выключила. Теперь стало просто неприлично новогодне.

- Звезду свою давай.

Барби сидит внизу, перебирает сокровища, они поблёскивают в свете гирлянд, я сражаюсь с кривыми ветками. Звезду она нашла, тоже советская, конкретная такая, мне протянула. Смотрю на Барби  сверху вниз. Глаза круглые, в полумраке мерцающем кажутся непривычно тёмными. И губы тоже, хотя помаду она уже смыла. Такая вся… меня охватило знакомое уже состояние – Барби хотелось потрогать, чтобы убедиться, что она настоящая. А учитывая, что я уже давно совершеннолетний, потрогать хотелось основательно, то есть – везде. Дед, что же ты делаешь!?

Я присобачил звезду наверх ёлки, убедился, что не свалится. Поднял ещё один моток гирлянд, принялся распутывать. Что ни говори, украшение ёлки процесс увлекательный, вот вроде не хотелось, а теперь не заметил, как втянулся. Свет нужно включить, успел подумать я. Оно конечно красиво и празднично, когда все мигает, но гирлянда запуталась уже десяток лет как, наверное. Барби потянулась к ёлке, мы с ней столкнулись… Она отпрянула, я успел её придержать, за тонкую талию, успел ощутить рукой тонкую полоску толпой кожи под майкой, кровь вся бросилась от мозга к паху, я даже не сразу сообразил, что такое вообще хрустнуло.

- Это игрушка, - сказала Барби. – Я на неё наступила.

- Блядь, - выругался я.

Вот тебе и новый год, вот тебе и огоньки праздничные. Пошёл, свет включил. Барби стоит на одной ноге возле разбитой игрушки, на полу капли крови. Я мгновенно испугался, хотя и пытался себя убедить, что это всего лишь игрушка, не умирает никто.

- Сейчас куртку принесу, повезу тебя в трамвпункт.

Барби закатила глаза и попрыгала на одной ноге к дивану. Допрыгать я не дал, поймал и донёс. Лёгкая совсем, пушинка. Усадил. Она попыталась снять полосатый носок и поморщилась.

- Это просто игрушка, мне не оторвало ногу, никуда я не поеду, на улице холодно, а дома хорошо. Аптечка на кухне, принеси, я все сама сделаю.

За аптечкой я сходил, потом помог Барби снять носок. Из белой кожи торчит два осколка, вроде неглубоко вошли, но кровь сочится, и так кровью пахнет… Я помыл руки и принялся за дело. Один вынул легко. Со вторым пришлось помучиться, боялся, что разобьётся и часть останется под кожей. Ступня у Барби такая тоненькая, пальчики с моего ракурса кажутся бусинками. Смешно. Только совсем не смешно, что мне хочется тянуть их в рот. Даже кровь хочется на вкус попробовать. Дед, ах дед… Залил все перекисью, она забурлила розовой пеной, Барби всхлипнула.

- Помню, помню, два месяца нельзя, - протянула она и слезы вытерла.

Господи, зачем она такая трогательная, за что вообще?

- Если больно, то можно, - разрешил я.

- Я не от боли плачу… это же стеклянный космонавт, такие не делают больше, а я, глупая гигантская корова, его раздавила! Я раздавила Гагарина!