- Кому? И за что? – уточнила я.

- Тебе – за почти вывихнутое плечо и синяки на предплечьях, - начал перечислять он, загибая пальцы с желтыми от табака ногтями. – Айше – за угрозу выставить из дома. Мирин – за наглость и попытку перевода стрелок. Ну и прочим тоже по чуть-чуть. Найдется, за что.

- Между прочим, тебя никто не просил меня ловить. Разбилась бы, и дело с концом. И были бы плечи целы, а принцы – симметричны, - пробубнила я.

- Ой-ой-ой, какая самопожертвенность, - покривлялся он, тряхнув дредами.

- Нет такого слова, - мстительно поддела я.

- Нету. И слова «нету» тоже нету, - хмыкнул эльф и пыхнул мне в лицо дымом, заставив закашляться и отодвинуться. На освободившееся место тут же вольготно легли его длинные ноги в грязных сапогах.

- А не ты ли этот текст сочинял, часом? – подозрительно прищурилась я.

- Ну так, местами, - эльф неопределенно повел трубкой в воздухе. – «Прекрасны губы формы клюва и необъятны телеса. О, как безумно я люблю вас за ваши ушлые глаза».

- В тексте такого не было, - помрачнела я.

- Ну да, - согласился Кречет. – Пришлось вырезать, а то бы они догадались. А жаль. Какой эпичный кусок пропал! Ну хоть тебе зачитал, и то облегчение.

- Облегчился? – я скрипнула зубами. – Поздравляю. А теперь иди и исправляй.

- С чего бы? – он окинул меня ироничным взглядом. – Меня все устраивает.

Ах так? Ну, скальд недоделанный, я тебе сейчас покажу близкое знакомство с системой Станиславского. Ты у меня попляшешь. И попляшешь, и споешь. Отомстить он, видите ли, решил. Это я, между прочим, тут жертва! Сначала дома лишилась и последней тетушки. А теперь и вовсе попала в дурную компанию и качусь по наклонной. Нет уж. Помирать, так с музыкой. А в тюрьму попадать – так со всеми сообщниками, без исключения.

С такими темными мыслями я отправилась прямиком к Айше.

Хозяйка, уже сменившая командирский тон на заботливо-материнский, хлопотала у печи, готовя ужин. В кухне было жарко и тесно, так что я с трудом протиснулась мимо свежеукраденных бочонков пива, подошла к хозяюшке и неловко подергала ее за подол: хлопать по спине было как-то неудобно, а обращения она не услышала, так как напевала что-то подозрительно напоминающее наш «сценический» репертуар.

- Что, мое солнышко? – проворковала Айша хриплым баском, когда заметила-таки мое присутствие. – Проголодалась?

- Нет. То есть да, но я не за этим, - отмахнулась я: только что снятый с вертела поросенок душераздирающе пахнул на меня запахом печеного над углями мяса. – Я по поводу Вилларда. Не подходит он на роль музыканта. Руки у него грубые, да и голос не лучше.

- Это да, - печально покачала головой Айша. – Ну да что теперь делать. Мы люди простые, талантами не наделенные. Поем, как могём.

«Могём»? Так все-таки, кто сочинял сценарий – Айша или ушастый гад? Или оба приложили руку к созданию этого убожества?

- Хорошо, что у нас есть Кречет, - продолжила хозяйка, помешивая кастрюлю с наваристыми щами. – Он с Виллардом немного позанимался. Сначала-то не песни были, а нытье одно. А Кречет – раз-раз, направил куда надо, и уже такая музыка хорошая, с огоньком! И за душу как берет! «Зачем же я тя, родненький, узнала-а? Зачем украл ты сердушко моё-о? Жила бы я и горюшка не знала-а. Теперь же мы вдвоем с тобой помрё-ом!»

Айша приложила руку к сердцу. Из правого глаза скатилась скупая мужская слеза. Ой, то есть женская. Так, я не поняла. Это же не для мужского персонажа текст…

- Действительно, пробирает до глубины души, - пробормотала я. – А что это за песня?

- Как, ты еще не знаешь? – удивилась Айша. – Это Кречет для тебя сочинил. Для финала. Ты ее споешь и бросишься со скалы. Ну то есть как будто бы бросишься. Там падать-то – пфе – каких-то три метра. В одеяло тебя поймаем.