– Что ты имеешь в виду? – щеки запекло от стыда и гнева. – Если ты решил, что можешь воспользоваться мной… – она сжала кулаки.

– Нет. – В глазах Мару вспыхнуло удивление. – Разумеется, я не это имел в виду. Тебе надо всего лишь изобразить мою девушку. Сыграть роль. Мне нужно посетить кое-какой клуб, но если приду один – ничего не получится.

Из жара Тьяну бросило в холод, а затем снова в жар. Захотелось ударить себя по лбу за дурную догадку. За то, что меряла других мужчин по Вэлу, хотя обещала так не делать. За то, что всё еще помнила навалившееся тело и отвратительно-горячую простынь, боль и пустоту, щелчки ножниц и падающие в раковину пряди – после их с Велимиром «ночи».

Ночи, на которую она не давала согласия.

Как и Млада.

Должно быть, печаль и злость отразились в чертах Тьяны, потому что Мару сказал:

– В рамках наших ролей ты сможешь влепить мне пощечину. – Его лицо оставалось серьезным, но в глубине глаз искрили смешинки: словно снег мелькал на фоне летней зелени. – Почему-то мне кажется, что тебе придется по душе эта идея.

Тьяна фыркнула, медленно разжала кулаки и устремила взгляд на окна небоскребов, выкрашенные закатным солнцем. Под ними ютились трехэтажные дома, точно нарядные дети у ног взрослых: одетые в красные кирпичные платья, отороченные барельефами и ажурными пожарными лестницами, они ждали своего часа, чтобы вырасти. Тьяна не раз видела, как к невысоким – по нынешним меркам – домам пристраивали один, два, а то и три этажа. Город рос и вширь, и ввысь. Иногда этот процесс казался Тьяне враждебным и захватническим, а порой – естественным, как сама жизнь.

– Нам надо изобразить несчастную пару? – уточнила она.

– Да. Я буду негодяем, а ты жертвой. Что скажешь, Островски?

– Думаю, у меня получится. – Тьяна тронула шляпку и отвела глаза.

Они свернули с Водной улицы на Жемчужную, где разномастный люд отдыхал от морской качки. Из сигарной потянуло травянистым дымом, из кофейни – жареным зерном и выпечкой, а из газетного киоска – типографской краской. Издали прозвенел трамвай и долетел окрик торговца калачами.

– Знаешь, почему эту улицу назвали Жемчужной? – неожиданно спросил Мару, глядя то ли на вывески, то ли сквозь них.

– У нас урок истории?

– Да, – невозмутимо кивнул Медович. – Вся жизнь в Вельграде – один нескончаемый урок истории. Ты не заметила?

– Были бы все вопросы настолько простыми, как этот, – покачав головой, Тьяна ответила: – Здесь мистерианцы добывали жемчуг.

– Нет. Здесь мистерианцы добывали моллюсков. А жемчуг они выбрасывали. Когда оссы впервые прибыли сюда, тут повсюду, – он обвел пространство рукой, – валялись драгоценные перлы. Бери не хочу.

– Ты это к чему? – Тьяна наморщила лоб.

– Иногда сокровище – не то, что кажется.

– Да, мистерианцы ошибались, выбрасывая жемчуг, но…

– Думаю, ошибались как раз другие.

– Урок истории превратился в урок философии? – легкая усмешка коснулась Тьяниных губ, и Мару ответил тем же. Успокоившись и осмелев, она спросила: – Зачем нам изображать пару?

– Нужно привлечь внимание одной особы, но ее не интересуют ни деньги, ни связи, ни симпатичные юноши. – Тьяна отметила, что Мару поскромничал, не использовав слово «красивый», хотя явно намекал на себя. – Так что мне совершенно нечего ей дать.

– А если я ударю тебя, это ее заинтересует? – Тьяна подняла брови.

– Если ударишь, заплачешь, сделаешь вид, что ужасно расстроена – надеюсь, да. – В задумчивости он вскинул руку, и к тротуару тотчас вильнул таксомотор. – План банальный и ненадежный, как эраклейские часы, но другого нет.