- Тебе же нравится, - со злостью толкаюсь в нее, и она покачивается, влетает в стену. Выхожу и с ожесточением бьюсь снова, проталкиваю себя в нее, до упора, до искр из глаз. - Нравится со мной трахаться, да? Говори.

Двигаю бедрами, тараном внутрь долблюсь, она кричит и содрогается, хватается за мои руки. Черные волосы разметались по спине, она в моей власти вся, но это лишь с виду, я раб, беру желаемое, послав к черту расплату.

Я ведь люблю ее.

Как безумный.

Слышу ее голос, он срывается. Она просит еще. Сильнее трахать ее.

Это беспамятство.

И нет возврата.

Удерживаю ее за шею и вколачиваюсь, наваливаюсь на нее и целую волосы, я убью ее.

Но не отдам.

ИРА

Вода с перебоями, то горячая, то холодная, и этот контраст не приводит в чувство, сейчас случилось такое, чего не исправить.

Илья замедляется. Тяжело дышит, стоит не двигается, обнимает меня. Ощущаю его в себе. Осторожно отклоняюсь, выпуская, и он выскальзывает. Поворачиваюсь в его руках. Налетаю на приоктрытые губы. И на поцелуй отвечаю, голым телом вжимаюсь в его грудь, обнимаю за шею.

Так нельзя делать.

Но у меня острая, крайняя необходимость.

Его руки мнут и тискают, не дают отодвинуться, вода льется на нас, в груди заходится стуком сердце.

И к нему другой стук примешивается, настойчивый, все громче - удары по двери.

Илья тоже это слышит.

Отрывается от моих губ и ладонью вытирает мокрое лицо. Выключает воду, шум стихает. И теперь отчетливо слышно - кто-то барабанит по двери домика.

Никита проснулся, точно.

Пришел, а тут...

У меня подкашиваются ноги.

Смотрю, как Илья встряхивает промокшую рубашку, с трудом натягивает ее на себя и выходит из ванной.

Я голая, и дрожу вся. Под ногами валяются разорванная майка и трусики, шорты, комком в углу кабины.

Срываю махровый белый халат с крючка и выглядываю в комнату.

Снаружи долбят по двери, не останавливаясь. Илья застегивает брюки, брякает ремнем, смотрю на его спину в облепившей белой рубашке, и меня трясет, вспоминаю шрам на его руке, и понимаю - он не врал тогда, он, правда, пытался отцу помочь, а я не поверила.

Ведь он такого наговорил про него, никто бы на моем месте не поверил.

- Ира! - рявкают снаружи. - Я знаю, что ты там!

Это не Никита.

Это Олеся.

Ее голос хриплый после сна и ночных посиделок, она там рычит почти.

Хочу попросить Илью не открывать, забрать меня отсюда, куда-нибудь, неважно, мне здесь оставаться нельзя, не будет у нас с Никитой никакой семьи.

Но я молчу, выдавить из себя эту жалкую просьбу не могу.

А Илья сдвигает в сторону защелку.

Отступает на шаг, и дверь распахивается.

Олеся столбом замирает на пороге.

Знала, наверняка, кого здесь застанет, и все равно, хлопает слипшимися ресницами и смотрит на мокрого Илью. Она даже не умылась, проснулась и прибежала, под глазами комки туши, лицо припухлое, длинные и тонкие светлые волосы не в привычном хвосте, а взъерошены, пушатся.

- Ну, это уже перебор, - она переступает порог. 

Замечает меня, в халате и кедах, и на секунду теряется.

- Что вы тут делали? - вопрос звучит глупо и неестественно, напряженно, ее глаза сверкают, она зыркает на заправленную постель.

Илья оглядывается на меня. И в глазах спокойствие, оно с безразличием граничит, у него на лбу это написано - плевать ему.

Он снова смотрит на Олесю.

А я на его спину в мятой рубашке.

- Ничего не делали, - говорит он устало. - Трахнул я ее только что.

Он обходит Олесю и скрывается на крыльце.

Стоим обе с открытыми ртами.

Поверить не могу, что он такое сказал. Так просто, словно погоду обсудил. Так бесстыдно выложил все.