Сдавливаю полуголую ягодицу, наклоняюсь.

- Перестань, Илья, - она морщится. Руками упирается мне в грудь. Сжимаю сильнее, пальцами впиваюсь в кожу, и Ира отталкивает меня. - Хватит, я сказала!

Заткнись. Просто заткнись, мне тоже наорать на нее хочется, но я молчу, разворачиваю ее, затыкаю рот ладонью. Смотрю на октрытую дверь ванной и тащу ее туда.

Она мычит мне в руку, что-то сказать пытается. С трудом передвигает ногами в скатавшихся шортах. Толкаю ее в душевую кабину, поворачиваю ручку, и с потолка холодным потоком обрушивается вода.

- Ты больной! - кричит она, и мечется между стеклянными стенами, сдирает шорты и комкает, бросает в меня. - Ты...ненавижу тебя!

Спокойно настраиваю температуру, кошусь на нее.

Белая майка вымокла, облепила тело. Голая грудь просвечивает, соски торчат. Светлое кружево белья оттеняет оливковую кожу, узкие бедра, стройные ноги, она в кедах стоит, топает, разбрызгивая в стороны воду.

Мне жарко.

Я неделю терпел, с того утра в парке.

Загораживаю дверцу, не давая проскочить мимо меня, сбежать. Расстегиваю рубашку.

- Илья...- Ира осекается. Вода стекает по ее лицу, она моргает мокрыми ресницами. - Не надо.

- Чего не надо? - сбрасываю мокрую рубашку в угол. Берусь за ремень брюк. Чувствую, как она смотрит, жжет взглядом. Мой уродский шрам, растянутый от плеча до запястья почти, я никому не показывал.

Она первая.

Брякаю пряжкой. Встряхиваю мокрыми волосами, поднимаю голову. Глаз от ее лица не отвожу, бледного, с красными губами.

Снимаю брюки вместе с трусами.

- Только подойди, - ее голос севший, хриплый, кабина маленькая, один широкий шаг - и я рядом. 

И я подхожу.

 - Выпусти меня отсюда! - она срывается на истерику.

Хватаю край ее майки и тяну вверх, она звонко бьет меня по рукам, во все стороны сыпятся мелкие брызги.

- Ира, - с силой дергаю ткань и разрываю, стягиваю лохмотья майки с ее плеч, убираю налипшие черные волосы. Взглядом впиваюсь в круглую вздымающуюся грудь с темными сосками - и меня кроет, крышу рвет, - я все равно это сделаю, - наклоняюсь и втягиваю в рот сосок, твердый, как камешек, прикусываю зубами.

Она покачивается, спиной врезается в стену. С глухим стоном цепляется в мою макушку, ртом вдавливает в свою грудь.

Тисками зажимаю ее талию, жадно целую горячую кожу в каплях воды, все кончилось, но это осталось -  черное желание, больная жада, и она не денется никуда, себя не изживет, она будет.

Отрываюсь от нее, в пальцах сдавливаю подбородок. В черных глазах вижу свое отражение, перечеркнутое словно, она хочет, но не признается, прячется за фальшивой семьей, и это знание добавляет мне злости.

За бедра разворачиваю ее, стягиваю с нее мокрые трусы. Удерживаю одной рукой и направляю член.

- Не надо! - она орет, ее голос сплетается с шумом душа, она заводит руки назад, отталкивает меня.

Ладонью давлю ее голую узкую спину. Распухшей головкой упираюсь в мокрые складки, скользкие и горячие, и она замирает, сопротивляться перестает.

- Не надо? - повторяю. Медленно раскрываю ее, в ее пекло погружаю головку. В ушах шумит и перед глазами плывет все, от нетерпения потряхивает, ответа ждать не могу и рывком толкаюсь в нее.

Одним движением прошиваю ее, ладонями она бьет по стеклу, и дугой выгибается, обхватываю ее грудь и ртом ловлю капли воды, падающие с потолка.

Хочу чтобы вот так, каждое утро, каждый месяц, из года в год, до конца.

Стоим и дышим, я в ней, она туго обхватывает меня, тихо всхлипывает.

 - Что ты сделал.

Она моя, но замуж вышла, за другого, у меня сейчас прав на нее нет, как помешанный, веду ладонями по голому телу и с силой сжимаю бедра, выбиваю из нее вскрик.