Но вот прошло полгода, год, а Богдэн по выражению жены, «даже не начал чесаться». Кателуца по своему почину начала забрасывать удочки, расспрашивая своих дальних родственников о различных вакансиях для сыновей и подходящих женихах для Виорики и Луминицы, но ответы были неутешительными. Отпускать же детей на военную службу куда-то в другую страну ей не позволяло нежное материнское сердце.

Видя полное равнодушие Богдэна к судьбе детей, жена осыпала мужа язвительными упреками и намеками на растраченные в молодости ради его прихотей деньги. Сыновья и старшая дочь были целиком на стороне матери и хотя и не осмеливались открыто выражать свои претензии, их глухое недовольство Богдэн всегда ощущал, как замечают краем глаза едва наметившиеся на горизонте очертания грозовой тучи. Только Луминица в душе сочувствовала отцу, атакуемому со всех сторон, и старалась улыбкой, поглаживанием по плечу или поцелуем выказать ему свое сочувствие и ласку. Ей, в отличии от сестры, совсем не хотелось спешить с замужеством и покидать такой родной и уютный родительский дом.

Таким образом, замужество было скользкой темой, и Луминица предпочла промолчать, ничего не ответив сестре на ее упрек.

- Луминица, а ты на какую «бабу»¹⁶ загадала? – переменила тему неугомонная Виорика.

- Ну вот, скажешь тебе, а потом гаданье не сбудется. Не скажу, - отказала Луминица.

- Ну и не говори, - Виорика показала сестре язык и скрылась в спальне.

Луминица долго лежала в постели и не могла уснуть. Лицо Тамаша и звуки танца не выходили у нее из головы. Все тело плыло куда-то, а голова кружилась. Луминица улыбалась, глядя в ночное небо, смутно угадываемое в мутном окне. «На какую же «бабу» загадать? Как понять, какой день будет хорошим? А загадаю-ка я на завтрашнюю «бабу», - решила Луминица, - Наверняка погода будет прекрасной. Вон небо какое ясное. А если завтрашняя «баба» будет счастливой, то и год у меня будет таким же». И с этой мыслью Луминица погрузилась в сон.

Ей приснилось, что вместе с семьей она пошла вешать мартеницы на деревья. Сад был полон благоухания цветущих деревьев. Ароматы перекатывались по нему и перемешивались подобно струям воды. «Почему это мы так поздно пошли вешать мэрцишоры? - подумала Луминица. - Вон уже все зацвело».

Луминица видела стоящих рядом родителей, сестру и братьев. Поодаль двигались другие люди, которые были смутно видны сквозь завесу плотного аромата цветов. Все вешали мартеницы на деревья. На ветках качались красно-белые обереги с монетами. «Куда же мне повесить? Может, на сливовое дерево?»

Она подошла к сливе и надела мэрцишор на ветку. С другой стороны дерева она увидела Тамаша, медленно подходящего к дереву. «Повесит на мое дерево или нет?» Сердце у нее забилось. Не сводя глаз с Луминицы, Тамаш поднял руку с амулетом. И вдруг Луминица испугалась. «Не надо, Тамаш!» - хотела она сказать, но не могла выговорить ни слова. Ей и хотелось, и не хотелось, чтобы Тамаш повесил мартеницу рядом с ней.

Но вот он коснулся пружинящей ветки, и серебряная монетка на нитках закачалась под порывами ветра с мелодичным звоном. Звон все нарастал и нарастал, и вдруг перешел в треск, заставляющей сердце сжиматься от предчувствия беды.

Луминица растерянно оглянулась по сторонам и застыла в ужасе. Ароматы деревьев сгустились и превратились в полосы белесого ледяного тумана. Они заскользили по саду, сжимая в хищных объятьях деревья и людей. «Матушка! Батюшка! Сестрица! Братья!» - кричала Луминица, пытаясь увидеть их в сплошном тумане. Стылый ужас дохнул в лицо девушке.