– Ты его видела? Знаешь, куда он побежал?

– Я видела его издалеча! Он побежал через Луга, а дальше к Току.

Франгоянну солгала дважды. Она не видела Муроса, но была уверена, что он побежит не к Току, а в противоположную сторону, к Камням на восток, туда, где он с детских лет охотился на сов.

Двое мужчин поторопились уйти. Один из них, выйдя из дома, в последний раз недоверчиво заглянул в полуоткрытую дверь.

Хадула заперла дверь. И тут же открыла окно.

– Маменька, он ударил меня ножом! – простонала Амерса, приходя в себя от ворвавшейся в открытое окно струи ветра.

Она распахнула одеяло, и показалась залитая кровью фуфайка, которую девушка носила поверх сорочки.

– Боже ты мой! – заохала ее мать. – Убийца! Чтоб Бог покарал его, чтоб земля его не носила! – Хадула, увидев кровь, начала проклинать сына.

Затем она ощупала дочь, пытаясь остановить кровь и перевязать рану. Когда она сняла с дочери фуфайку и стянула рукав сорочки, показалось правое плечо Амерсы, худое и бледное, но при этом мускулистое и крепкое.

Хотя рана была не очень глубокой, кровь текла обильно. Ха-дула попыталась остановить ее всеми известными ей способами, в том числе с помощью камня-кровавика, и затем перевязала рану. Вскоре кровь остановилась.

Амерса немного ослабла, но она была сильной, храброй и ничего не боялась. И действительно, через несколько дней благодаря заботе матери рана зажила.

Франгоянну никогда бы не позвала врача. Она не хотела, чтобы вся округа узнала о том, что ее сын порезал сестру ножом. И всем соседкам, спрашивающим «из добрых побуждений», она, то изображая гнев, то натянуто смеясь, лгала и говорила, что Мурос не трогал сестру. Больше всего ей хотелось узнать, удалось ли ее сыну ускользнуть от жандармов, а там – пусть идет на все четыре стороны.

Через несколько дней она и вправду узнала, что ночью ее сын тайно поступил матросом на судно и покинул остров. Помощник начальника порта был человеком сговорчивым, доброжелательным и, не раздумывая, принял его на работу. Муросу тогда было почти двадцать, а Амерсе только исполнилось семнадцать.

Много месяцев спустя семья получила новости о беглеце. Через год с лишним прошел слух, что Мурос во время плавания убил кого-то на своем корабле. Его сестры, услышав об этом, говорили, что ничего не знают и всей душой надеются на его невиновность. Но их мать нутром чуяла, что слухи правдивы.

Через несколько дней она получила письмо с почтовым штампом Халкиды. Мурос писал из каземата этого города. Сначала он во всех красках описал ей свои мучения и страдания в казематах венецианской крепости. Затем, сокрушаясь всем сердцем, сознался (не напрямую, но как бы между строк), что, возможно, он в самом деле убил человека, старика Портаитиса, боцмана корабля, но он не очень понимал, что делает, и не желал этого (и в самом деле, он не хотел его убивать). Тот вынудил его, он сам ни в чем не виноват, убийство произошло в пылу ссоры. Муроса охватила ярость. К тому же, как выяснилось, нож принадлежал жертве. Возможно, он достал его (хотя и не помнил как) из-за пояса боцмана. Сам он считал, что выхватил нож из его рук.

Затем Мурос вновь стал рассказывать о своих мучениях, которые он претерпевает в тюрьме последние два месяца. Он воззвал к материнской любви и стал заклинать старуху пойти и непременно найти Портаитену, вдову Портаитиса, и его дочь Хариклию и умолять их со слезами на глазах, совершить чудо – уговорить их, чтобы те потребовали оправдания убийцы!

«Мама, пойди да сядь на корабль, доплыви до Платаны