Стажер Яна вежливо и громко здоровается, киваю и ей.

Большое искушение — проехаться по ее ошибке, ведь это его стажер и отвечать будет его адвокатская фирма. И он сам, разумеется. Я могла бы размотать ситуацию на молекулы и так отыграться за слезливое утро и отомстить за пятницу, но... сама недавно воспитывала пристава, поэтому... делаю вид, что ничего не слышала.

— Так что, вы здесь по делу или экскурсию проводите?

— Знакомлю молодняк с духом старого процесса. — Исхаков демонстративно громко вдыхает. — М-м-м. Чувствуете?

— Запах пыли? Картонных папок? Жженой сажи?.. — Последнее из-за тонера.

— Точно. Остатки доцифровой эпохи. Если серьезно, тут пахнет, как на моей первой работе. Только приятно тихо, не слышно воплей прокурора. — Савелий морщится.

Я тоже проходила практику в полиции — знакомо. Чтобы не улыбнуться, я принимаюсь заполнять строку в карточке, перепроверяю номер дела.

— Кричать тут никому не позволено, — веско замечает Маша.

И Исхаков ей подмигивает. Да боже!

Я сосредотачиваюсь на своей задаче, а Савелий, видимо успев разглядеть, как сильно я закатила глаза, подходит ближе. Опирается рукой о край стойки.

— На самом деле, Александра Дмитриевна, у нас небольшая учебная тревога. Яна решила, что ссылки обладают самоочевидной юридической силой, и упорно не признается. Не поделитесь судейской мудростью, раз уж нам повезло перехватить вас в подвале?

Я протягиваю Маше свой талон и возвращаюсь глазами к Яне:

— Легко. Запомните: страшно не то, что вы ошиблись, такое бывает, все мы люди. И поверьте, никто здесь не мечтает живьем сожрать юриста. Самое неприятное — это когда твоя ошибка уже в чужом решении. Больше всего на свете судьи ненавидят выглядеть глупо. С кем у вас?

Стажер краснеет еще сильнее:

— Тарасов.

Качаю головой:

— Тогда готовьтесь. Он будет помнить долго.

— Ну е-мое, — опускает голову Яна. — Мне капец.

— Да ладно, Савелий Андреевич точно придумает, как выкрутиться. Кстати, в первый месяц работы помощником я сослалась на судебный акт, который еще не был опубликован. Думала, провалюсь сквозь землю.

— Смело. — В голосе Исхакова проскальзывает… восхищение?

Он в восторге от моей дерзости? Или от того, что я спокойно признаю ошибки?

Наши глаза совершенно неожиданно встречаются. Дьявольские они у него. Опасные. Порочные.

Мое сердце начинает глухо гудеть. Я не понимаю, почему Савелий снова так смотрит на меня, — нагло, слишком лично, — и не могу сообразить, как реагировать.

Что ему надо от судейской мыши? Не серьги же мои его впечатлили.

Тоже хочет остроумно посмеяться? Так почему медлит?

Секунду мы сверлим друг друга взглядами, после чего я, словно напитавшись бешеным вниманием Исхакова, весело пожимаю плечами и щелкаю его словами по лбу:

— Ну, по крайней мере, он существовал. В отличие от вашего.

Савелий смеется. Коротко, низко, тоже весело.

Взгляд с меня так и не сводит. Я расписываюсь в журнале, но краем глаза-то вижу. О своей стажерке он позабыл напрочь, словно та не мнется за его спиной.

Деревенский выскочка.

Подпись выходит кривоватой.

Маша наконец вручает мне карточку. Я беру бумаги и отхожу к дальнему столу, чтобы сосредоточиться.

Исхаков вспоминает о Яне, дает ей пару распоряжений, и она проносится к лестнице, не забыв вежливо проститься со мной и Машей. Едва за ней закрывается дверь, Савелий снова подходит ко мне.

— Знаете, — говорит он вкрадчиво, — иногда я думаю, что вы — самая опасная женщина в этом здании.

— Зачем вы вообще обо мне думаете? — интересуюсь я у него совершенно ровно.

— Выпейте со мной кофе, Александра Дмитриевна, — просит Исхаков. И добавляет чуть тише, с оттенком почти человеческой слабости: — Умоляю.