В его словах была доля правды — стереотипы местных оказались сильны. В этом Андрей убедился, ещё полгода назад, когда маленький, всего на пять семей, табор Ворончака только прибыл в посёлок на жительство. Тогда на районный участок тут же посыпались заявления местных: в каждой бытовой ерунде, на которую раньше никто и внимания бы не обратил, они теперь обвиняли новосёлов и требовали принять меры к их выселению. Правда, с тех пор истерия постепенно почти сошла на нет — и вот, вдруг, опять!

Сама по себе мутная ситуация с Николаенко усугублялась ещё и тем, что проживал он через трассу — на административном участке Маруновского. И хотя Андрей ноги сбил, нахаживая по километры в попытках выяснить обстоятельства конфликта, Николаенко продолжал писать кляузы Маруновскому, а тот шёл напрямую к Львовичу, рапортуя о бездействии Иванова.

— Андрюх, а тебе не кажется, что он тебя просто подсиживает?

В кои-то веки, собравшись в воскресенье вечером у Андрея на кухне, баловались пивком с рыбкой и пытались отвлечься от работы, но всё равно все разговоры сводились к ней, любимой.

— А смысл? — пожал Андрей плечами. — Одной жопой на два участка сесть? Сомнительное удовольствие. К тому же, конфликт между местными и цыганами действительно есть, и я в нём такой же попавший, как и Маруновский. И если полыхнёт, то подпалит нас обоих.

— Да, но ты не строчишь записочки наверх, и не пытаешься любое обстоятельство вывернуть против него. Не, серьёзно! Мне кажется, он ревнует к тебе Львовича. Ты же, несмотря на то что тот кряхтит с твоих фортелей, всё равно остаёшься у него на высоком личном счету, и это заметно. Вот Маруновский и страдает. Ну, знаешь, тайная боль жополиза — остаться не удел. — Развернулся к двери: — Маришка!

Она прибежала, и он сунул ей в рот смачную, янтарную полоску спинки подлещика. Улыбаясь, проводил взглядом.

— Вымахала-то как, егоза! Туда-сюда, и женихи начнутся. Готов держать оборону?

— Типун тебе!

Харламов рассмеялся.

— Ну-ну. В лагерь будешь сдавать?

— Не знаю. Оно и надо бы, конечно, но она не хочет, вплоть до бойкота.

— Ну, это, допустим, не новость. Прошлым летом тоже не хотела, сколько она с тобой не говорила тогда?

— Почти всю первую смену.

— Но потому-то ничего, втянулась. Главное начать, ты же знаешь.

Андрей вздохнул. Помолчал, крутя в пальцах пивную крышку.

— Не уверен я, что это правильно. Вот тебя против воли сдать куда-нибудь на три месяца, тебе это как?

— Если надо — я готов!

— Угу. Вопрос только в том, кому это надо. И получается, что она как тот ходок — отбывает срок за клиента. Только те добровольно сидят, а она — потому что отец-раздолбай не может жизнь в нормальную колею вернуть.

— У-у-у, Иванов, это что-то новенькое! Не иначе, кризис среднего возраста бабахнул? Рановато! — посмеиваясь, разлил пиво по кружкам. — И неожиданно. Хотя в целом ты прав. Ну, оставляй тогда дома, куда деваться. Или у вас с новой нянькой так и не срослось?

Андрей промолчал. Срослось ли у них с Красновой на почве детей, это пока сложно сказать, потому что мелкие стычки так никуда и не делись, но вот то, что лично у него как-то неожиданно начало прирастать лично к ней — это да.

... Как в старом добром кино, которое хочется пересматривать снова и снова: поворачиваешь ключ в замке, открываешь дверь, и тут же Маринка несётся: «Папа пришёл!», Тёмка наоборот — весь в себе и даже не замечает, что в доме что-то неуловимо изменилось... Но Андрей-то замечает.

— Добрый вечер, Андрей Иванович!

— Добрый, Оксана Васильевна.

Она улыбается:

— Вы опять?