— Оксана, а вы как до дома добираетесь? — Когда вспомнил про отчество, было уже поздно. Второй раз за день! Раздражённо мотнул головой.

— Автобусом.

Оглянулся на кухонное окно — смеркалось, но было ещё довольно светло. Остановка в четырёх кварталах, местность людная, к тому же в это время во дворах всегда ещё полно гуляющей детворы и бабулек у подъездов. Но всё равно что-то непонятно бередило душу.

— Может вас... — и растерянно замолчал, поняв, что именно едва не ляпнул.

— Что? — обернулась от двери Краснова.

— Эмм... Да нет, ничего. До завтра, Оксана Васильевна. И пожалуйста, без опозданий, у меня в восемь уже планёрка, а к ней ещё нужно подготовиться.

Очнулся у кухонного окна, когда Краснова уже почти скрылась за углом дома напротив, и понял, что всё это время, с момента, как она только вышла из подъезда, следил на ней взглядом. Закурил. Озадаченно поскрёб подбородок.

За все эти годы ни разу ни за одной няней не подглядывал у окошка, даже в голову такое не могло прийти. И уж тем более, не провожал до автобуса! Так с какого рожна он пару минут назад чуть не вызвался в провожатые?

***   ***   ***

На душе было непонятно. С одной стороны злило, что Андрей никак не хочет её понять. Ну как он не видит, что Марина слишком напряжена и замкнута? Зачем гнёт ещё больше, сломать хочет?!

С другой — ну а с чего она вообще взяла, что он её поймёт или хотя бы захочет услышать? Разве ей с самого начала не описали ситуацию такой, какая она и оказалась на самом деле? И зачем ей вообще пытаться его в чём-то убедить? Она ведь здесь не для того.

Развернула выдранный из альбома лист, который Марина сунула ей перед самым уходом: большой папа и затерявшиеся в его тени маленькие детки. По правилам трактовки — речь идёт об излишнем доминировании, но чисто по-человечески... Рисунок был добрый. И рисовала его Марина с любовью, с деталями и старанием. И если честно, папа смотрелся на нём не как подавляющий доминант, а скорее, как квочка, раскинувшая над цыплятами крылья. И что-то, вопреки очевидному, тому, что Оксана лично наблюдала в их семье, нашёптывало, что так оно и есть на самом деле — квочка. И если уж прям совсем честно, она бы и сама с удовольствием забралась под такое крылышко. Было ощущение, что там уютно.

Но и это не главное! Взгляд притягивала сама фигура папы. Да он был огромный и словно атлант заботливо и надёжно держал на плечах небо, но при этом смотрелся так одиноко и напряжённо — ни руки опустить, ни отвлечься на секунду, ни головой повертеть, чтобы увидеть хоть что-то ещё...

7. Глава 7

Следующая неделя прошла как обычно в режиме перманентной рутины: обращения, нарушения, предотвращения, рапорты, отчёты, предписания...

А ещё этот странный конфликт цыган с местными! Суть его была в том, что цыгане якобы угрожают гражданину Николаенко и его семье расправой и занимаются всяческим вредительством — ломают забор, бьют стёкла в окнах, оставляют на стенах дома скабрёзные надписи и кидают в их колодец дохлых кошек.

Видимых мотивов к этому не было, да и цыгане всё отрицали — эмоционально и дружно, как они умеют. Но и Николаенко с каждым днём втягивал на свою сторону всё больше соседей, и дело грозилось обернуться крестовым походом против «ворюг черножопых», как называл своих мнимых обидчиков Николаенко. Ну или наоборот — цыгане поднимутся против местных. Смотря, у кого первым сдадут нервы.

— Ай-нэ, начальник, ну кого мы трогаем? — в сердцах взмахивал рукой барон Бахтыр Ворончак. — Это они хотят выжить нас отсюда, потому что боятся! Думают, детей у них воровать будем, коней воровать будем, девушек и золото воровать будем — что там ещё в кино показывают? Но мы осёдлые ромалэ, начальник! Нас беда с прежнего места согнала, а не кочевая кровь! Всё что у нас было — сгорело, а всё что осталось, всё до последнего рубля — здесь! — развёл руками, указывая на застроенный пристройками к основному дому двор. — Нам некуда больше идти, мы теперь здесь живём. А цыган, где живёт, там не гадит — это закон!