...Претензии в загубленной молодости и жалобы на скуку. Торжествующие улыбочки «родственничков», кидающих содержание на карманные расходы лично непутёвой дочери.

...К подружкам с ночёвками, в профилактории по одиночным путёвкам, пока Андрей с дочерью на отгулах в деревне у мамы...

Ссоры, примирения. Разбежались–съехались. И снова по кругу. Год за два, а то и за пять.

Второй ребёнок по его настоянию — отчаянная последняя попытка связать разваливающуюся семью... И диагноз «аутизм» на третьем году жизни сына — как приговор. Ну и Иркино бегство. Не развод, а именно бегство — циничное предательство собственных детей.

Доигрался, одним словом, с молодухой. На всю жизнь хватит! Но Ирка хотя бы на девять лет младше была — ещё куда ни шло... А Краснова — на четырнадцать! Четырнадцать!

Сумасшедшая молодёжь, что у них на уме?

— Андрей Иванович!.. — донеслось вдруг откуда-то из пучины раздумий. Андрей оглянулся. Его догонял взмыленный помощник Петров. — Фу-у-ух... Я вам от самого Галантерейного кричу... — упершись руками в колени, задохнулся он. — У нас там это, короче... Разбойное на почтальонку, которая пособия разносила. Сама не пострадала, а вот сумку забрали. Там, правда, денег уже почти не было, но бумажки, отчётность, квитанции и что там у них ещё...  Фу-у-ух... Нападавших двое. Чисто навскидку, по описанию — вполне могут оказаться освободившимися из мест лишения. Я уже прошёл по трём надзорным адресам, там всё спокойно, не придерёшься.

И Андрей тут же переключился. Бывшая жена и Краснова с этим её зелёным платьем моментально поблекли и исчезли, как что-то совершенно незначительное.

— Молодец, Василий! Теперь давай ещё раз и обстоятельно — что, где, когда?

***

В общаге было сумрачно и затхло. Впрочем, как всегда. По коридорам гулял запах плесени, пригоревшей еды и нечистот, откуда-то из дальних комнат доносился радостный голос Валерия Леонтьева: «Все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он им светит! Все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут — а он горит!» Но пластинка, видно, была поцарапанная, потому что музыка то и дело прыгала, на что смачным забористым матом возмущалась какая-то женщина. Андрей прислушался. Ну точно. Это из двенадцатой. Значит, Семёнова.

Впрочем, до Семёновой ему дела не было. Постучал в шестую комнату к Петруниным. Тишина. Принюхался к щели у косяка — ничего особенного. Прошёл на кухню, пролез по шкафам, по сваленой в углу старой утвари — кастрюлям сковородкам. Ничего. Хотя, он и не думал, конечно, что самогонный аппарат будет стоять вот так, открыто. Если где и лежит — так это либо в комнате, либо вон в том, закрытом на висячий замок ящике.

В кухню сунулся и тут же испуганно сбежал пацанёнок из десятой. Андрей вернулся в коридор, снова постучал в шестую. Обернулся на звук лёгких шагов за спиной — к нему, привыкая после солнца к полумраку, шла девчушка из седьмой и, с каждым шагом всё больше различая милицейскую форму Андрея, настороженно замедлялась.

— А, Люда, здравствуй! — предупреждая её бегство, шагнул он к ней навстречу. Впрочем, девчонка эта была на удивление адекватная. Во всяком случае, пока. Пока её не перетёрла и не подмяла под себя вся эта неблагополучность окружения. — Как дела? Как мама?

Девчонка настороженно зыркнула на дверь своей комнаты.

— Нормально.

— Не пьёт?

— Нет...

Да уж куда там, нет! Вот только на прошлой неделе сигнал из вытрезвителя был.

— А ты как?  Как учебный год закончила? Без троек?