Дверь квартиры закрылась, отрезая её от улицы, от воздуха, от чего—то, что могло бы быть спасением. Лена сделала несколько шагов вперёд, но каждое движение было тяжёлым, словно ноги погружались в вязкий туман. Она не знала, что делать с руками, с глазами, с собственным телом, которое вдруг стало чужим.

Леонид стоял у камина, неподвижный, как тень в пламени. Он не спрашивал, не удивлялся. Просто смотрел, будто в этом взгляде уже содержались все ответы. Его глаза скользнули по её лицу, задержались, прошли ниже, изучая безмолвно, внимательно, но без сочувствия.

Тишина в комнате становилась всё плотнее, давила, заполняла пространство, словно вязкий туман, в котором невозможно вдохнуть. В этой тишине Николай лишь пожал плечами – лениво, равнодушно, с оттенком усталого безразличия, будто всё это не стоило внимания. "Это не имеет значения", – говорили его жест и осанка.

Лена опустила голову. Она хотела сказать хоть что—то, но губы оставались немыми. Она больше не была уверена, что в этом месте ей вообще позволено говорить. Ещё несколько часов назад она принадлежала себе. Теперь она не знала, кому.

Леонид кивнул, будто сам себе, и лёгким движением махнул рукой:

– Иди.

Николай развернулся и вышел, не оглядываясь. Дверь за ним закрылась, и в этот момент что—то оборвалось окончательно. Лена осталась стоять, ощущая, как пространство вокруг неё становится всё уже, как стены будто медленно сдвигаются, перекрывая любые пути к отступлению.

Лена закрыла глаза. В этом воздухе, в этой комнате, в этом мгновении всё уже было решено. Все двери закрылись. Все пути перекрыты.

Она больше не принадлежала себе.

Лена стояла посреди комнаты. Вокруг было тихо, слишком тихо. Эта тишина сдавливала, душила, как невидимая удавка. В висках стучало, кровь билась в запертом горле, но слов не было. Только дыхание, неглубокое, рваное, словно она боялась вдохнуть слишком громко.

Перед ней – Леонид. Он не шевелился, но его присутствие заполняло всё пространство. Высокий, уверенный. Чужой. За её спиной – закрытая дверь. Холодная и глухая, как стена. Лена чувствовала её спиной, ощущала, как этот последний выход исчезает, сжимается в точку.

Леонид не торопился. Он словно наслаждался этой паузой, растягивая её, впитывая напряжение. Его взгляд – тяжёлый, ленивый, скользил по ней, как по вещи, проверяя, оценивая. Её ли он оценивал или свой контроль над ней?

Лена дрогнула. Пальцы на руках подрагивали, но она заставила их сомкнуться, спрятала этот страх в сжатых ладонях.

Леонид медленно повернул голову, прищурился, словно только сейчас заметил её состояние. Или знал о нём с самого начала, просто ждал, когда оно пройдёт через все стадии: от молчаливого страха до осознания собственной беспомощности.

– Что случилось? – его голос прозвучал мягко, лениво. Почти заботливо.

Но в этом голосе не было терпения. Только ожидание. Лена судорожно сглотнула. В груди комом засела паника. Всё, что она могла сказать, всё, что следовало сказать – не находило выхода.

Как? Как подобрать слова? Как объяснить, чтобы не разрушить всё окончательно? Но он не спешил. Не торопил. Только его взгляд – тяжёлый, внимательный, требовательный – давил, подталкивал, загонял в угол.

Лена закрыла глаза на секунду, будто пытаясь собраться. Когда она снова посмотрела на него, в её взгляде мелькнуло нечто похожее на смирение.

Другого выбора не было. Она начала говорить.

Лена вдохнула, но воздух показался ей тяжёлым, колючим. Слова не желали выходить наружу, застревали в горле, превращаясь в бесполезные, беззвучные крики. Она чувствовала, как к вискам подступает жар, как дрожат пальцы, но знала: нельзя останавливаться.