Язык Николая с безрассудной самозабвенностью исследовал ее рот, пробуя на вкус, пожирая ее. Его руки переместились на ее талию, пальцы впились в ее плоть, когда он задрал платье, еще больше обнажив ее тонкие, бледные ноги. Он чувствовал спиной шероховатость древесной коры, прохладу вечернего воздуха на разгоряченной коже. Его член пульсировал, жаждая разрядки. Губы Лены были мягкими и жаждущими, но ее тело было напряженным и неподатливым. Николай чувствовал ее нерешительность, ее страх. Но ему было все равно.

Он оторвался от ее губ, его дыхание было прерывистым.

– Расслабься, Лена. Я не причиню тебе вреда. – Солгал он.

Затем Николай снова залез ей под платье, стянул с нее кружевные трусики и бросил ее на землю. Он поднял ее на руки, держа за бедра, и резко вошел в нее.

Лена тихо вскрикнула от внезапного вторжения. Это было нечто противоположное нежности. Николай был в неистовстве страсти. Он вошел в нее. Ее ноги обвились вокруг его талии, а ногти впились в его плечи, когда она прижалась к нему, ее тело было твердым, как доска. Брюки Николая были спущены до лодыжек, и в том, как он прижимался к Лене, было что—то животное.

Его мускулистое тело блестело в угасающем свете, и каждое его движение было грубым, первобытным танцем. Он снова прижался губами к ее губам, заявляя права на ее рот так же яростно, как и на ее тело. Дыхание Лены стало прерывистым, резким.

Но ее тело было холодным. И все же жар, исходивший от Николая, был ошеломляющим. Она разрывалась между желанием убежать и необъяснимым чувством капитуляции. Бедра Николая двигались навстречу ей, все глубже погружаясь в нее.

– Ты такая тугая, – прошептал он ей на ухо низким, грубым голосом. Его руки обхватили ее за бедра, притягивая ближе, с каждым толчком все сильнее прижимая ее к себе. Звук соприкосновения их тел был грубым и первобытным, подчеркиваемый резкостью его дыхания и приглушенными криками, срывавшимися с губ Лены.

Однако Николая хватило ненадолго. Подергавшись еще немного. Он кончил в Лену и застонал…

Затем Николай медленно вышел из нее, оставив Лену чувствовать себя опустошенной и беззащитной. Он отступил назад, его грудь вздымалась, когда он поправлял одежду, засовывая свой размякший член обратно в штаны. Лена так и стояла прислонившись к дереву, ее платье все еще было задрано до талии, бедра были липкими от Николая. Она почувствовала внезапный озноб, прохладный вечерний воздух коснулся ее обнаженной кожи. Она быстро натянула платье, прикрываясь им, и села, подтянув колени к груди. Все ее тело болело, и она чувствовала тепло и влагу между ног, явное напоминание о том, что только что произошло. Но Николаю, казалось, было все равно, он уже застегивал молнию на брюках.

Прохладный вечерний воздух коснулся открытых участков тела, и вдруг её пронзил озноб. Мелкая, едва заметная дрожь пробежала по спине, пробралась в пальцы, в скулы, в колени, в грудную клетку, сжав её изнутри.

Она опустила голову, закрыла глаза. Сквозь тьму под веками пробивались отголоски – голос Леонида за утренним столом, гул Москвы, запах кофе, блеск солнца в окнах высоток. Всё это было где—то далеко, на другом конце времени, там, где она ещё существовала иначе, не здесь.

Она сглотнула. Рука медленно двинулась к платью. Оно сбилось, перекрутилось, она дёрнула ткань, натягивая её на себя, прикрываясь, сжав колени.

Платье липло к коже. Она чувствовала тепло, влажность, чужие следы, которые не стереть, не смыть.

Тело болело. Каждое движение отзывалось тупой пульсацией в мышцах, в запястьях, в груди, в животе. Лена сидела, глядя в землю, и вдруг осознала, что Николай даже не смотрит на неё.