– Не стоит устраивать сцен, – сказал он спокойно.

И в этом спокойствии было что—то, от чего внутри всё оборвалось.

Лена захлебнулась воздухом, но крик так и не сорвался с её губ – его рука плотно закрывала ей рот, сильная, тяжёлая, пахнущая сигаретами и кожей. Дыхание Николая обжигало шею, близкое, чужое, омерзительное. Она пыталась дёрнуться, но его хватка была стальной, как задвижка, как хищник, сжимавший добычу, не оставляя ей ни пространства, ни времени.

Она извивалась, билась, но его тело было тяжёлым, незыблемым, как запертая дверь, за которой нет выхода. Сильные пальцы врезались в её кожу, оставляя после себя тупую боль, он держал её так, словно это был не порыв, а заранее решённое действие, продуманное, уверенное, не допускающее возможности отказа.

– Не сопротивляйся, – прошептал он.

Голос был тихим, почти ровным, будто он говорил ей что—то бытовое, незначительное.

Она вывернула руку, пытаясь ударить, выцарапать, но Николай поймал её движение и сжал ещё сильнее. Запястья загорелись болью, ноги дрожали от напряжения, но тело его не сдвинулось ни на миллиметр.

Её дыхание сбилось, короткими, рваными толчками воздух выходил из лёгких. Она пыталась закричать.

Где—то вдалеке раздался звук шагов, разговор, кто—то смеялся. Она замерла, судорожно глотая воздух, и на секунду поверила – сейчас, вот сейчас всё прекратится, кто—то подойдёт, вмешается, спасёт.

Но шаги удалялись. Николай усмехнулся ей в ухо. Тихо. В этом смехе было что—то страшное.

Сознание сжалось в узел, и Лена вдруг осознала, что силы покидают её. Что каждое движение, каждая попытка вырваться только развлекает его, только сильнее укрепляет в уверенности, что никто её не спасёт.

Тепло его дыхания сменилось тяжестью, его тело нависло, холодный металл ремня скользнул по её бедру, она снова дёрнулась, но это было как биться в заваренной клетке – стены не поддавались.

Она пыталась вспомнить, что было до этого момента. Она помнила утренний свет в квартире Леонида, запах кофе, ровный голос за столом. Помнила улицы Москвы, людей, которых видела в кафе, мальчика в синей куртке, который стоял в очереди за булочкой, ветер, качавший сухие листья в парке.

Но это всё уже не имело значения. Всё сузилось до одной точки.

Она выгибалась, стараясь дотянуться до его лица, плеча, любой точки, куда можно вцепиться, но его хватка только крепла.

Запястья пульсировали болью, дыхание сбилось, сердце колотилось так, что казалось, вот—вот разорвётся. И вдруг внутри что—то сломалось.

Она больше не боролась. Просто закрыла глаза и провалилась в тёмную пустоту внутри себя. Там была тишина. Там ничего не могло случиться.

Николай запустил руку под цветастое платье Лены, нащупывая трусики. Его рука скользнула под ее пояс и потерлась о мягкую внутреннюю поверхность бедра. Тело Лены на мгновение напряглось, как будто она готовилась к тому, что должно было произойти. Затем она расслабилась, устремив на него отсутствующий взгляд своих серых глаз.

Деревья шелестели на вечернем ветру, и в парке было тихо, если не считать редких звуков детского смеха, доносившихся с соседней школьной площадки. Николай почувствовал прилив адреналина, когда его пальцы нашли ее киску. Она была насквозь мокрой, и он чувствовал ее тепло под своими пальцами.

Дыхание Николая участилось, и он почувствовал, как растет выпуклость на его брюках.

Он убрал руку с бедер Лены и поднес пальцы к носу, вдыхая ее запах. Он ухмыльнулся, потирая пальцы друг о друга.

– Ты промокла, Лена. Ты знаешь, что хочешь этого.

Глаза Лены затрепетали, и она отвела взгляд, ее щеки вспыхнули. Она не ответила.