— Митька, — хрипловатым голосом разрезал тишину батя. — Хотя бы выслушай меня!
Отец давно заглушил двигатель, но продолжал цепляться за несчастный руль, как за спасательный круг. Старик волновался, не знал, как ко мне подступиться, наверно, ждал помощи в этом от меня, но я не хотел облегчать его долю, как и просто смотреть в его сторону. Мне было тошно. Противно. Больно… Из миллионов возможных вариантов батя выбрал единственно провальный! Впрочем, он никогда не умел разбираться в женщинах.
Мать вернулась морозным вечером, накануне моего десятилетия. Её жизнь с немцем явно не задалась, а отец, к тому времени изрядно уставший от одиночества и моих бесконечных проделок, не придумал ничего лучше, чем простить непутёвую жёнушку. С другой стороны, я был только «за». Совместные прогулки, слово «мама» на моих губах, порядок в доме и сытные ужины не из местной кулинарии — мне казалось, наша семья снова стала нормальной, но я ошибался. Сколько ни натирай воском гнилое яблоко – съесть его уже не получится!
— Я понимаю, сын, что ты сейчас чувствуешь, — произнёс отец, а я ухмыльнулся: столько собираться с мыслями, чтобы в итоге ляпнуть банальную фразу.
— И что, по-твоему? — рыкнул я холодно, продолжая разглядывать соседнюю с нами тачку на придомовой парковке.
— Кристина никогда не заменит твою мать, — помолчав ещё немного, подал голос батя, а я не удержался — заржал.
Последний раз я видел маму года три назад. Беременная и с очередным мужем под ручку, она заявилась на финальный матч по футболу между нашей сборной и командой из тридцатого лицея. Ни тёплых объятий, ни ласковых фраз — в тот день она заехала попрощаться. А мне было уже всё равно… Я напоминал сам себе перегоревшую лампочку: есть электричество или нет — я больше не светился.
— Митя, — отец положил руку мне на плечо. — Эй, сынок, тише! Не надо так!
— Почему она? — я дёрнулся, скинув с себя чужую жалость. — Баб вокруг мало, что ли?!
— За языком следи, Димка! — прошипел отец, заново схватившись за руль. — Кристина не баба! Не смей больше так… Я не посмотрю…
— Кристина, — я буквально выплюнул это имя: оно бесило меня ничуть не меньше её хозяйки или как две капли воды похожей на неё Вари. Я ненавидел все их семейство с детства и, к слову, это было взаимно!
Мать тогда переехала на Черноморское побережье. Разумеется, меня с собой она не позвала. Редкие звонки, дежурные фразы — она мастерски вычеркнула себя из нашей с отцом жизни. И если мне было уже плевать, то батя на этот раз долго сходил с ума. Он стал замкнутым, равнодушным, молчаливым. С утра до вечера пропадал на работе, а я… я всё явственнее осознавал свою ненужность. Мне было почти тринадцать, а я снова и снова ощущал себя первоклашкой с гладиолусами в руках, про которого все забыли.
Еда из столовой, мятая форма, пыль на шкафу — отец ни черта не замечал вокруг, а я находил спасение в общении с пацанами. Всё чаще оставался с ночёвкой у Лешего, а к Илюхе забредал на борщ, когда в собственном холодильнике удавалось отыскать лишь сыр с плесенью — и, увы! — не с благородной. Впрочем, я не жаловался. Во всём и всегда есть свои плюсы, депрессия отца не была исключением. Я научился варить пельмени, узнал, что точки на утюге нарисованы были не просто так, да и мыть полы я теперь умел не хуже Зинаиды Ивановны, школьной техслужащей.
В этой истории был только один минус — Скворцова!
Её предки к тому времени тоже разбежались. Вот только Варькина жизнь не покатилась под откос, как моя, а напротив, резко пошла в гору. Пока я голодным волком уминал на переменах пирожки с рисом, Варя воротила нос от школьных обедов и во всеуслышание хвасталась подругам своими брендовыми шмотками из Парижа. Пока я по морозу тащился к остановке, чтобы с двумя пересадками добраться до пыльной двушки на окраине, Скворцова с матерью проносилась мимо пусть и на стареньком, но «Мустанге». Да и на каникулах она ездила в Питер или жарилась под турецким солнцем. Я же втихую от отца подрабатывал на мойке, раздавал листовки у ТЦ или клеил объявы по столбам, чтоб накопить за лето на нормальный смартфон. Последний, к слову, я тогда так и не купил… Зато огрёб от бати по полной, когда та самая Кристина заметила меня возле «Макси» и донесла отцу. Сколько тогда было шума из ничего. Отец, конечно, со временем успокоился, а вот моя ненависть к Скворцовым с тех пор измерялась терабайтами!