Вот и добыча его, Николай без труда нашёл ту поляну, где медведицу поднял со спячки. Никакой хищник пока не поспел тронуть Николаеву добычу, и охотник порадовался этому. Приметил только, тишина какая разлилась по лесу, словно всё живое ушло куда-то от гиблого места, только где-то вдалеке протяжно и тоскливо выл волк.

Кое-как заволок Николай тушу на нарточку свою, из сил совсем выбился, разделывать уже на заимке станет. Хорошо ещё, видать молодая была та медведица, не шибко крупная, хоть и с этой едва справился раненый охотник. Сверху медвежонка положил, шапка будет, как меховщик уездный обычно говорит.

Дёрнул Николай нарточку – тяжело. Ну да что толку жаловаться, поспешать надобно, снова снег пошёл, всё сильнее засыпало округу, да и сумерки сгустились раньше обычного. Ничего, это сперва тяжко, а потом покатится нарточка, шибче дело пойдёт.

Пошёл Николай, пошёл, потянул, наклоняясь вперёд и покатились. Вот уже с пригорка пошёл, ничего. Идёт охотник, метель ему сопутствует, подпевает, да след заметает. Час идёт Николай, уже должна заимка показаться, а впереди только тайга да белый снежный ковёр, дорожка стелется, словно тропа…

Идёт, едва дышит уже, а остановиться не может, в глазах уже темнеет, того и гляди упадёт замертво. А тропа меж елей вьётся, вьётся меж высоких елей, и словно сама ведёт обессиленного охотника всё дальше и дальше, не отпускает и заставляет ускорить шаг.

Потемнело в глазах у Николая и от страха занялась душа, когда понял он, что не в силах остановиться! Неведомая сила захватила его, и тропа эта имеет конец… там Николая и поджидает его смерть, и наступит это очень скоро, потому что он уже совсем обессилел. Рукавицы он потерял, и руки окоченели от холода, хотя кожух и промок от пота, вверх поднимался пар от прерывистого, хриплого дыхания человека.

– Хозяин!… Прости! – из последних сил закричал Николай, вспомнив, как рассказывал ему когда-то старый остяк-охотник про Хозяина леса и его Волчью тропу, которая убить может, а может и к счастью вывести, смотря что заслужил.

– Прости! Алчность меня обуяла, позабыл я, что деды да прадеды нам заповедали! – хрипел Николай, он понимал, что вот-вот испустит дух, – Прости…

Ему казалось, что деревья пролетают мимо него так быстро, что сливаются в одну синюю игольчатую полосу, а снег начинает гореть под ногами голубовато-белым пламенем. Мир померк, словно ночь упала сверху на Николая, скрыв всё вокруг.

Неожиданно он остановился, словно споткнувшись о невидимую преграду, и тут же рухнул, хватая ртом воздух. Отдышавшись, он огляделся и не понял, где он находится. Он стоял на берегу небольшого озера, окружённого стеной высоких елей, ледяная поверхность озера блистала в свете взошедшего на синий небосвод месяца.

Николай отёр лицо. Как же он теперь? Что будет делать, ведь нет у него при себе ничего, чтобы хоть как-то в лесу заночевать… Но это… это ничего! Он справится, есть в кармане старое огниво, что дед Ерофеев дал!

Он кое-как пришёл в себя, стараясь успокоить бешено колотящееся в груди сердце, и снова огляделся окрест. В этот раз он углядел на противоположном берегу озера, самой кромки леса, мерцали отблески костра.

Надежда вспыхнула в душе Николая! Там люди, огонь горит ярко, видимо, охотники ночуют, такие же, как и он сам. Сбросив нарточку, Николай задумался…. Оставить здесь? Нарточку жаль, сколько она ему служила верно, крепкая, ладно сработанная! Волочь за собой через озеро не так и тяжело, вон какой лёд гладкий. Дойдёт, что уж!

Ноги дрожали от усталости, нестерпимо хотелось пить, он совершенно обессилел, но и озеро было небольшим, изгибалось меж берегов, и Николай ступил на лёд, подтягивая за собой ношу. Лёд под ним потрескивал, кое-где темнели пятна, видать горячие ключи били из земли, но вскоре Николай увидел перед собой берег, и костёр горел прямо под огромной елью, у огня виден был силуэт крупного человека, он сидел на корточках, протянув руки к костру. Заслышав шаги Николая, человек поднялся, вышел к берегу и приложил руку ко лбу, закрываясь от света костра и вглядываясь в темноту ночи.