Следов вкруг озерка-то было много, и лисьи, и лось ходил, большой, судя по следу. Он хоть и без надобности для Николая, а всё ж… Есть-то ведь чего-то надо до весны, охотник тем и кормится, на сухарях до весны не протянуть.
Удачлив был Николай в те дни, месяца не прошло, а добычи у него было уже много, лисье семейство ему попалось, соболей добыл да белок, ну да это так, по мелочи. Передохнуть решил охотник, да и зверь ушёл дальше от Каркылаевской заимки, теперь за добычей на день-два дальше придётся в тайгу ходить, ну да и это дело привычное. А ежели так дело пойдёт, то и весны Николай ждать не станет – жадность для охотника гиблое дело, потому – как набьёт столько, чтоб нарточку свою утянуть мог, тут домой и отправится. Катерина обрадуется, коли он раньше оговорённого срока домой вернётся!
Да вот только не всякий охотник со своим азартом справиться может… Вот и Николай, вроде уж и по́лно, довольно добычи ему, а всё думается – остаться ещё, покуда удача такая выпала. Когда ещё так-то повезёт?
Хоть и устал уж сам, ноги чуть застудил, когда на два дня в тайгу дальше ходил… А всё кажется – ничего, еще немного, и довольно будет. Как-то остался Николай в избёнке, два дня решил себе отдыху дать, шибко ноги ломило, всё казалось, что и у печи не может он согреться, уж ни банька не помогает, ни Катины травы на взвар. Ничего, вот дома окажется, там и пройдёт всё!
Вышел Николай из избушки, ночью снегу намело, чуть не по самую крышу избёнку занесло, труба торчит, да шест высокий, что охотник приладил, с тряпицею на конце – чтоб ветер определять. Небо облаками затянуто, видать снова снег будет, подумал Николай, хорошо, что остался в избе, по такой погоде в тайге бродить…
Глядит охотник, а на тропке, что к роднику вела, сидит она, знакомица Николаева, кисточками на ушках поводит, а сама в его сторону и не глядит.
– Пришла? Поди голодно тебе стало здесь, зверя-то я распугал чутка, – усмехнулся Николай, а рысь всё в сторону глядит, туда, где дорога домой ему была…
Вынес Николай мяса вяленого большой кусок, лося-то он не зря два дня выслеживал, кинул рыси, а та как на него глянула… Будто человек – сердито и с жалостью, фыркнула и тряхнула головой. Не тронула угощения, ушла, в три прыжка оказалась у высокого ельника и скрылась, как небывало.
Вздохнул Николай, тоскливо стало как-то… Да что, и немудрено, уж сколь времени он тут один, а ведь душа человека завсегда к живому тянется. Но ему, охотнику, одному в тайгу ходить, дело привычное.
На другое утро снова пошёл Николай в тайгу, в этот раз к большому озеру Санадыш отправился, он там приметил бурую лису, вот и хотел её для Катерины добыть. Да только в этот раз удача от него отвернулась, никакого зверя, как вымер лес… А когда назад на заимку вернулся – тут новая напасть! Разорена избушка, клеть холодная вся поломана…
Видать по следам – шатун баловал, видать обеспокоил его Николай как-то, вот тот и встал посередь зимы. Мяса солёного, что Николай в клети припас, не осталось почти, а шкуры… вся добыча охотника попорчена! Клочья вокруг избушки раскиданы, далеко видать, как по снегу ошмётки валяются.
Заругался Николай, и такая злость душу его обуяла! Нет, чтоб проверить, может что из шкур и уцелело от когтей медвежьих, так вместо того кинулся Николай по следу медвежьему, отплатить обидчику! Только позёмка вслед стареньким лыжам завивается!
Остановился Николай, след медвежий за сопку идёт, да и снег повалил, скоро вовсе приметы скроет… А тут ещё и на поваленном стволе «подружка» его сидит, уши прижала, рычит на него, шерсть на холке так и ходит буграми.