Родник звенел в обледеневших бережках, бежал среди высоких елей в низину, нёс прозрачную свою воду в Лисий глаз. Николай вдруг приметил, что на широкой ветви сидит… она! Его знакомица, пушистая рысь, шубка её серебрится в ярком свете месяца.
– Пришла? – усмехнулся Николай, – Ишь ты, красавица! Остереглась бы ты, так близко к людям подходить. Эдак любой охотник тебя обидеть сможет! Как завидишь человека, убегай подальше!
Рысь глядела на охотника, склонив голову набок, кисточки на ушках чуть подрагивали, будто слушала и всё понимала.
– Ну, ступай. И я спать лягу, устал дюже, да и продрог в дороге. Вот теперь и кожух просушу, у горячей-то печки!
Николай махнул рукой нежданной гостье, и та исчезла среди еловых ветвей. В избушке уже потеплело, небольшая, на совесть сработанная умелыми руками печь хорошо отдавала тепло, в закопчённом горшке булькала каша… но вот на душе у Николая стало от чего-то тревожно.
Глава 3.
Утром ударил мороз, Николай вышел из тёплой избушки и выдохнул, пар от дыхания заклубился и поднялся вверх. Небо было чистым, белёсое солнце зажигало на снегу разноцветные искры, и даже родник журчал тише, видать и его прихватило стужей.
В самый раз банька-то будет, подумал Николай и затопив почерневшую от сажи банную печь, взял вёдра и пошёл по воду. В воздухе пахло дымком и вениками, Николай натаскал побольше воды в старую, потемневшую от времени банную кадку, подбавил пару вёдер снега, обливаться после пару, а потом пошёл к озерку. Там рос можжевельник, Николай его вместо веника берёзового приспособил уже давно, зимой тут их взять негде. Запасали, конечно, иногда тутошние обитатели, кто летом рыбалить здесь налаживался, да большого запаса не держали. Ничего, мочало свежее Николай с собой прихватил, а веник можжевеловый не хуже берёзового всю грязь отдерёт…
В таких приятных, размеренных думах шёл охотник к озерку, нацепив на ноги снегоступы, чтобы не проваливаться в пышный снег.
Лисий Глаз темнел своей водой посреди белоснежного простора, над озером поднимался пар, а ветви деревьев, обрамляющих берега, были покрыты бахромой искристого инея. Намётанный глаз охотника приметил несколько звериных троп, они спускались к самой воде, видать, на водопой приходили, зимой-то с этим туго.
Вот и хорошо, подумал Николай, за добычей далеко и ходить не придётся – вон, сколько натоптано. Хотя, зверь, он соображает о таком, быстро учует, что охотник тут объявился, осторожней станет и дальше в лес уйдёт. Ну да ладно, сегодня пока ещё отдых у Николая, путь непростой был, до сей поры кости от холода ломит.
На другое утро проснулся Николай отдохнувшим и полным сил. Было ещё совсем ранёхонько, даже ниточка зари не занималась за лесом. Пора и за дело приниматься, отдохнул, всё в избёнке приготовил, в баньке отпарился.
Николай надел чистую рубаху и под руку нитка попалась, на которой ладанка Катеринина висела. Улыбнулся, вспомнив Катины синие глаза, с грустью глядели они на Николая, долгая разлука им предстояла, томилась от этого девичья душа…
Ничего, оглянутся не поспеет его Катюша, придёт весна, и пока стоит ещё путь, Николай вернётся с промыслом домой. Меховщик в уезде хорошую плату даёт за шкуры, здесь добытые, потому как заповедные тут места, сытый зверь ходит, хороший мех на зиму оправляет.
Приготовил заряды, ружьё проверил, провианту брать не стал – нынче далеко не пойдёт, проверит вокруг озера, чьи следы имеются, кого ему в первую добычу удача прочит. От чего-то томило душу чувство, словно позабыл он что-то… Поскрёб Николай в затылке, да уж очень хотелось поскорее на охоту пойти, так и не припомнил ничего.