– Это зачем в этакую даль? – забеспокоилась Устинья, – Да ещё и одному парнишку, небольшому! Чего там делать? И не думай!

– Бабушка, мне шибко надо, – опустив голову проговорил Васятка, – Уж ты не серчай на меня, а я всё одно пойду. Ты за меня не бойся, я скоренько обернусь.

– Да пошто тебе туда? – Устинья удивилась, Васятка никогда ей не перечил, всегда слушал, – Ежели так надобно, давай Антипа хоть бы попросим, чтоб вместе, он добрый, не откажет.

– Бабушка… один я пойду, – упрямо сказал Васятка.

Поняла Устинья, что не отговорить ей мальчишку, видать резон у него какой-то есть на это, да и сама Устинья чуяла, изменилось что-то… то ли на селе, то ли вовсе… уж было подумала, что это она так перед кончиною холод чует, который расползается по округе. Видать придётся отпустить Василька, хоть и стучит неспокойно сердце!

Мальчик встал из-за стола и достал из сеней старый отцовский заплечный мешок. Он хоть и был кое-где заплатан, но ничего, крепкий ещё. Васятка стал складывать туда огниво, что ещё дед оставил, баклагу воды налил, свернул отцов истёртый армяк, который матушка на Васятку перешила да для тепла подбила шерстью. Идти то не близко, мало ли, может и дождик застанет, хотя небо было чистое, солнце пригревало пригорки не по-осеннему. Погода будто благоволила Васяткиной задумке, только вот бабушка глядела беспокойно.

Собрался он рано, Сысой Клешнин с помощниками только отсвистали своими кнутами, выгоняя за околицу деревенское стадо. Опоясался Васятка отцовой перевязью, тесак евойный приладил, взял из рук бабушки обёрнутый в чистую тряпицу хлеб, соль в узелок завязал, Устинья ему ещё яиц крутых положила и сала кусок. Чего ж голодному мальчишке шастать, раз уж такое придумал. И чего ему вздумалось на гряду идти, неужто и правду Антип сказал, что придумал Васятка золотого корня добыть!

– Василёк, – Устинья кое-как удерживала слёзы, – Душа не на месте у меня, ты уж остерегись, и к вечеру домой вертайся.

– Бабушка, да тут недалече ведь и идти, – Васятка улыбнулся, – Я уж сколь раз раньше туда бывал, дорога знакомая, зверя там нет никакого, что ты заволновалась.

Устинья смотрела на мальчика, ведь и годов ещё немного ему, а уж и глядит как взрослый, дела у него, и по всему видать, что серьёзные. Такого дома не удержишь, думала Устинья, да и что может стрястись, когда гряда-то – вот она, с пригорка видна. И ребятня окрест всегда ходят, кто за шишками, летом грибы-ягоды, а те, кто постарше – дров главные добытчики.

Васятка шёл по лесной тропе и слушал, как свистят в кустарнике птицы, лес был наполнен своими звуками, а в вершинах пышных елей гулял прохладный осенний ветерок.

«Матушка не зря ко мне во сне пришла, – думал Васятка, глядя, как шустрая белка скачет с ветки на ветку, сопровождая его в пути, – Так и сказала, поди, Василёк, на Каменную Краюху, нешто помощь для бабушки Устиньи отыщешь там… И ещё что-то говорила, да только я заспал, не могу вспомнить».

Защемило в груди у Василька, тоской на сердце сон отозвался. Вспомнилось, как гладила его матушка по голове, прижимала к себе, ласковые слова говорила… На глаза навернулись слёзы, да только Василёк их не пустил, сжал покрепче зубы, он уж большой, чтобы плакать! Вон, бабушка прихворала, кто за ней присмотрит кроме него? Нету у них с бабушкой Устиньей никого больше, всего родни они двое и остались.

Нахмурил брови упрямо и пошёл вперёд Васятка, вон, до гряды рукой подать, а там, знал он это, во сне ему показали, в небольшой лощине, укрытой от глаз человеческих, есть то, за чем он в путь и отправился – притаился там золотой корень! Да такой большой и старый, что выкопать его неможно, а вот те, что рядом растут – тех и дозволено взять. Не мог Васятка это бабушке Устинье сказать, ну а как? Ведь и так его блаженным на селе прозвали, бабушка шибко горюет об этом, и в ученье его пускать боится. А он и не блаженный вовсе, просто видится ему иногда то, что другим людям неведомо.