Мне показалось, что Беон собирался сказать что-то другое: видимо, догадался, что я успела поговорить с братом. Впрочем, мне и самой не хотелось торопиться с объяснениями.

— Кто? — Я бросила шаль на лавку и потерла холодные ладошки друг о дружку. Мысленно прикинула, кто мог в такой день заявиться в лавку, но вспомнить не могла. Сегодня никого не ждали.

— От плотника ребятишки принесли, с южного края. Попросили перепродать.

«Ребятишки» жили в паре домов от меня. Плотника я знала в лицо, но никак не могла запомнить его имени, поэтому регулярно краснела, когда приходилось здороваться с ним при встрече. Не то чтобы для обычного приветствия так сильно требовалось имя, но мне при одном взгляде на плотника уже становилось стыдно, что я опять не вспомнила его. Странным же было другое: ни плотник, ни его ребятишки в число наших поставщиков отродясь не входили.

Обычно мы чужого мяса не покупали, резали то, что хозяин разводил, да иногда от знакомых забирали. Хотя другие жители продавать и не стремились: живность своя, кому зарезать — есть, таким наши услуги не требовались, как и заготовки впрок. Брать мясо у незнакомых было совсем уж опасно, они ведь честно не признаются, отчего скотинка-то полегла. А вдруг больная, просто сверху не видно? Потравятся в городе, а пальцем на нас покажут: в лавке, мол, подсунули.

— А взяли-то зачем? — возмутилась я.

В голове мелькнула непрошеная мысль, что раз меня уже за спиной сосватали, то можно было бы к жениху и на «ты» начать обращаться. Впрочем, я очень сомневалась, что Беон оценит: тем более если такая перемена свалится на него без предупреждения. Может, оно все и неплохо сложилось. Хозяйкой лавки стану, уважаемым человеком. Вон как командовать научилась…

— Сказали, что для праздничного ужина зарубили, потом что-то там с родней не поделили, да так знатно погрызлись, что ужин сам собой отменился. Теперь, мол, девать некуда, столько не съедят. Принесли продать. Жалко мне их стало, вид был такой, будто отец назад не примет, если с тушками вернутся.

— Ну, так а я чего теперь проверю? — удивилась я. — Смотрели же, когда брали.

— Смотрел, — буркнул он, и я поняла, что голова у него прямо сейчас болела знатненько, просто признаваться в этом бабе, особенно мне, он совершенно не желал: я же потом припомню пару раз, как говорится, для профилактики. Еще и комната, небось, перед глазами-то расплывается? Потому и взял чужой товар так легко под свою ответственность, в другой день послал бы «ребятишек» самих продавать. Мало ли чем им то мясо не угодило, а у нас — репутация. Ишь какой жалостливый стал…

— Нюх у тебя хороший, — добавил он и снова начал пересчитывать монеты. Сначала.

Делать теперь было нечего: назад мясо не всучишь, а заплатили за услугу, похоже, прилично. Значит, на мясе больше заработают. Сколько же там его?

Я многозначительно хмыкнула, украдкой проследила, с каким старанием хозяин проигнорировал этот звук, и пошла проверять. Спустилась в погреб, оглядела сваленные на низкие подставки туши — две свиньи и козленок. Выглядели они отлично, несмотря на свою незавидную участь, пахли не тухлятиной, а свежим мясом и кровью. Я попыталась перевернуть их, чтобы посмотреть с другой стороны, но смогла лишь чуть-чуть приподнять одну тушку. Надрываться не стала, посчитав свой долг исполненным. Эх, жаль, какой ужин у кого-то пропал! Пригласили бы меня, я бы там враз всех помирила только ради того, чтобы посмотреть, как эти тушки вертятся над огнем.

— Мясо как мясо, — доложила я, выбралась из погреба и захлопнула за собой дверцу. Хозяин с облегчением вздохнул, сгреб деньги в карман и ушел расплачиваться с «ребятишками».