У моей квартиры один недостаток: соседи снизу вынесли кухонную плиту на лоджию, жарят, парят и тут же спят, а комнаты сдают – единственный устойчивый бизнес на юге. Поэтому в безветренную погоду я знаю, что готовят на первом этаже. Сегодня тянет селедкой и скумбрией, жаренной на старом, не раз перегоревшем постном масле. После этого даже вымытые тарелки сохраняют отвратительный рыбный запах. Вообще-то, я рыбу люблю, особенно отварную сёмгу из рек Заполярья. Думаю, соседи тоже с большим удовольствием ели бы осетрину. Но цена недоступна.

Возможно, завтра, в воскресенье у них будет шашлык, свиной, он дешевле и мягче бараньего. Запечённое на углях мясо мой желудок переварить уже не в состоянии, но хоть подышу запахами молодости, когда можно всё, даже чего нельзя.

Между прочим, скоро Великий пост. Многие с показным фанатизмом станут избегать скоромного. Зачем? Добродетель – свойство души, а не тела. У голодного – все мысли в желудке.

27 февраля у Каменного моста, в центре Москвы застрелили Немцова. Никогда ему не симпатизировала: ни раннему и наглому, ни тем более старому и побитому жизнью. Но вот конец его мне нравится: после вкусного обильного ужина в дорогом ресторане, во время прогулки с юной красоткой, с которой он предвкушал лечь в постель. Неожиданный выстрел и мгновенная смерть в прекрасном настроении, не успевшем улетучиться.

Кто-то ему сильно удружил, не дав умереть от болезни или немощи.

Первая мысль спросонок: для счастья нужны справедливость и душевное равновесие. Но душе в грядущем местечка нет – мир неизлечимо болен. Господи, зачем Ты мучился на кресте Твоём, если люди не стали лучше?

Вчера Нина спросила:

– Вы уверены, что Бог есть?

Я стреляный воробей, на словах меня не поймать, тем более Нине. Отвечаю вопросом на вопрос:

– А ты сомневаешься?

– Ну, да. Уж больно плохо мы живём.

– А я вот вообще поражаюсь, что мы ещё живы – грешим немеряно и за грех не считаем.

Домработница пожимает крутыми плечами:

– Жизнь так устроена. Своё не возьмёшь – другой схапает, не ты ввалишь, так тебе.

– А ты про других не думай, ты о себе беспокойся.

Нина ушла разочарованная, рассчитывала узнать от меня что-то новое, ей неизвестное, а тут укор. Укоров она за жизнь наслышалась по шейку. И зачем я учу её тому, чего сама не умею? И не много ли общих истин меня волнует? Разобраться бы в собственной судьбе, свести воедино жизнь, раскрошенную на неравные кусочки и беспорядочно разнесенную в пространстве. Соображения кое-какие есть, мысли будут вспыхивать и клубиться, пока не откажет рассудок. Блажен, чей мозг умрёт одновременно с телом, ибо, если один опередит другого, наступит беспорядок.

Для воплощения замысла проще всего купить толстую тетрадь в коленкоре и лёгкое быстрое перо, хотя при нынешней электронной технике бумажный дневник выгладит анахронизмом. Однако и компьютерный текст предназначен исключительно для чтения, что не входит в мои задачи. Мысль изречённая есть ложь. Вообще, любое письменное изложение по своей внутренней сути – лицедейство. Это как фотопортрет: человек готовится увидеть птичку, поэтому на снимке выходит неестественным. Дневник не предназначен для посторонних глаз, между тем, запирая его вечером на ключ в ящике письменного стола, автор – в той глубине души, куда он и сам не любит соваться – надеется на чужой интерес, оттого волей-неволей искажает события, поворачивая их в лучшую сторону, употребляет эвфемизмы, чтобы самому выглядеть не так погано, как случается на деле. А без фиксации – врать зачем? Не надо выдумывать, поступаться правдой, казаться добрее и красивее, чем есть. К тому же, работая редактором, я всегда имела дело с печатным текстом, а чистый лист бумаги, на котором надо собственноручно изобразить мысль, вызывает у меня оторопь. Бьётся соображение, просится наружу, уже и слова и фразы подходящие сложились, а начну шкрябать ручкой – куда только всё девается! Боязно, вдруг не то напишешь, а уже не исправить.