Пашка хмурится, достает из шкафчика бутылку водки и наливает  ее в два маленьких зеленых стаканчика.

– Я думал, что ты меня покатаешь, – разочаровываюсь я.

– Покатаю, – отвечает Пашка. – Ты пей. Я мамке еще не сказал, но, похоже, все идет к тому.

– К чему «к тому»? – не понимаю я.

– Насчет внуков, – шепчет Пашка. – Я, собственно, на разведку приехал. Собираюсь через неделю Наташку сюда привезти.

– Зачем? – опять не понимаю я.

– Идиот, – повторяется Пашка. – Мы уже на шестом месяце. А она только-только перешла на второй курс. Родители ее ничего не знают. Отболталась чем-то, что на каникулы не приехала. А ведь и рожать еще. И не расписаны мы. Ей восемнадцать. Кошмар!

– Павлик! – хлопаю я его по плечу. – Молодец, старый развратник! Это же здорово! А где ее родители?

– Да тут недалеко, – снова закуривает Пашка. – Камышин. День ехать. Даже меньше.

– И чего ты волнуешься? – спрашиваю я. – Рожайте ребенка и туда. Что? Не поймут?

– Поймут, конечно, – Пашка бросает недокуренную сигарету в окно. – Только ее родители младше меня. Отец – на два года. А мать – на три с половиной. Что предлагаешь делать?

Я развожу руками. Пашка закуривает снова, наполняет кухню клубами и, открыв окно, машет створками.

– Мама не любит дым, – объясняет он. – Кстати, Наташка тоже. Нет жизни курящему мужчине. О чем ты задумался? Ты меня слушаешь? Да я тебе бесплатно такие сюжеты раздаю!

– Да с таким сюжетом, Павлик, романов с тысчонку будет.

– И как они заканчиваются?

– В основном трагически.

– Ерунда. Я не умею трагически, – говорит Пашка, вновь наливая водку. – Что бы я ни делал в этой жизни, у меня всегда получается или весело, или хорошо.

– Лучше хорошо, чем весело.

– Весело тоже неплохо. Вот ты о чем сейчас пишешь?

– Так… Историю с несколькими действующими лицами….

– И кому это интересно?

– Во-первых, мне…

– Ты не относишься к категории потребителей. Весь секрет твоих неудач, что ты не являешься источником положительных эмоций. Стране нужен положительный герой. Вадик. Напиши про меня роман. Ну, хотя бы повесть. Я профинансирую издание. Тысяч десять тиража гарантирую.

– Нет, Павлик, я не хочу работать над образом положительного героя. Я не знаю, что это такое. И ты не совсем положительный герой, Павлик. Ты чего-то не договариваешь. Ты не был удивлен, когда я сказал, что нашел Ритку.

Пашка  снова бросает недокуренную сигарету.  Подходит к окну и долго смотрит в сторону верхушек деревьев, корпусов гостиницы «Измайлово» и туманной дымки, съедающей многоэтажки Преображенки.

– Ты понимаешь, – он впервые смотрит мне в глаза. Впервые с того момента, как я заговорил о Ритке. – Понимаешь, это я помог им с визами и документами. Я не мог сказать тогда тебе этого. Я дал ей слово. Ты понимаешь?

«Понимаю», – думаю я.

– Ты же знаешь. Мне было еще тяжелее. Я всегда любил ее. Я и не женился поэтому. Но я любил и тебя. И люблю.

«Я знаю», – думаю я.

– Ну, скажи мне какую-нибудь гадость, – просит он.

– Дурак ты, Павлик, – говорю я ему.

Я проснулся рано утром в квартире Верки, но не встал, а лежал и слушал, как собирается на работу в свое любимое Мячиково Вовчик, как позвякивает посудой на кухне Верка, как ноет Серега, чтобы его взял с собой на работу отец. Наконец они завтракают, Вовчик уходит, забрав с собой осчастливленного пацана, а я все еще не встаю. Верка в отпуске. Ее отпустили еще в пятницу, Вовчику предстоит «довкалывать» эту неделю, а в предстоящую субботу они сядут на поезд и отправятся в далекий город Приозерск к Вовкиным родителям, где будут почти целый месяц кормить комаров, удить форель и прыгать по скользким камням Ладожского озера. Они уедут, а я загружу на дискету свой последний неоконченный литературный шедевр, чтобы этот месяц восхищаться стремительным текстовым редактором на Серегином новеньком пентиуме, кормить канарейку и выгуливать бешеную таксу. Если только собака не добьется своим виляющим детектором лжи такого же Вовкиного расслабления, какого неизменно добивается Серега. Они поедут на поезде. Вовчик терпеть не может самолеты, если не он в кабине пилота. На поезде спокойнее. По крайней мере, у него не возникает желания растолкать всех и вытряхнуть «этих бездарей» из самолета.