– С чего это ты взял, что я могу улететь? – спрашиваю я.

– Ну, конечно, – кивает Пашка, – улететь ты не мог. Ты же не Вовчик. Ты мог спрыгнуть. Спрыгнуть и уйти. Но ты не спрыгнул. Знаешь, что ты сделал?

– Что?

– Ты остался. Есть такая способность у тебя – исчезать, никуда не уходя. Ритка улетела, твоя чашка грохнулась об землю, и ты сидишь в ней один и не можешь подняться, потому что тебе некого любить, а допрыгнуть до противоположной чашки никто не может. Она слишком высоко!

– Не может или не хочет, – говорю я. – Ты поэт, Павлик.

– Я приезжаю сюда погрустить, – затягивается дымом Пашка, – и ты мне в этом неизменно помогаешь. Как тебе котлеты?

– Тетя Нина! – кричу я в коридор. – Это не котлеты, это полет в стратосферу!

Тетя Нина отзывается из глубины квартиры каким-то ласковым восклицанием. Пашка встает и собирает тарелки.

– Искусным кофеварам-кудесникам кофе не предлагаю, будем пить чай.

– Давай, – соглашаюсь я. – У тебя вода хлоркой не пахнет?

– Забудь про водопроводный кран, – он опять начинает учить меня жизни. – Сейчас все уважающие себя и клиентов специалисты готовят кофе из привозной воды.

Я встаю, чтобы заглянуть через его плечо.

– Э, нет, – осаживает он меня. – Не подглядывать. Нечего разгадывать мое ноу-хау.  Тем более, если это ноу-хау выстрадано двадцатью годами холостяцкой жизни. Элемент тайны необходим, особенно в приготовлении пищи. Был такой уже старый итальянский фильм. Там главный герой владел секретом приготовления пуленепробиваемого стекла.  Представляешь, никто не мог отгадать состав смеси, которую он применял, а он просто тайком плевал в чан с этим стеклом.

– Надеюсь, ты не у него украл рецепт заварки чая?

– Обижаешь! – возмущается Пашка и ставит чашки на стол. – Вот.

Я второй раз за сегодняшний день вдыхаю чайный аромат. Пашка пьет чай, зажмурившись от удовольствия. Я вижу морщины у него на скулах и спрашиваю:

– Годы идут, Павлик. Неужели у тебя так никого и нет?

– Да как тебе сказать, – мнется Пашка, – есть, конечно. Чудо. Просто чудо. Сюда просилась со мной. Только, понимаешь, ей всего восемнадцать. Чувствую себя рядом с ней старым дураком.  И вижу, что влюбилась она без памяти. Смотрит на меня преданными собачьими глазами. Но она девчонка, понимаешь, еще девчонка.… А я старый дурак.

– Мы ровесники, – говорю я. – Называя себя старым дураком, ты оскорбляешь меня.

– Ты вообще трухлявый пень, – снова машет на меня рукой Пашка. – Вот что ты сам сделал для того, чтобы стать счастливым?

– Счастье – это миг, – отвечаю я, – следовательно, «быть счастливым» нельзя.

– Так лови этот миг, балда, – стучит себя по голове Пашка. – Лови и живи этим мигом. Вот честно. Только честно. Тебе сорок. Что ты еще хочешь в этой жизни? Ну, чего? Славы? Известности? Успеха? Денег? Ладно, слава и известность отпадают, это и есть успех. Денег? Что?

– Деньги, к сожалению, вещь необходимая, –   говорю я, – но и деньги, и все остальное – это вторично. Вторично по отношению к чему-то иному.

– По отношению к чему иному? – не отстает Пашка.

В кухню на минуту заходит тетя Нина и ласково говорит Пашке:

– Павлик, отстань от Вадима. Дай поесть человеку.

– Спасибо, тетя Нина, мы уже пьем чай. Котлеты и борщ были замечательные.

– Мама, – вмешивается Павлик, – ты ничего не понимаешь. Твоя стряпня настолько вкусна, что мне постоянно приходится отвлекать его, чтобы он не подавился или не захлебнулся.

– Тетя Нина! Все по высшему разряду!

– Кроме одного, – вздыхает, уходя, тетя Нина, – боюсь, что я не успею побыть бабушкой.

– Слабак, – говорю я Пашке.