Об этом знал и сын лорда Бриана, Кайден.

Девушка терпеть его не могла. Его холодную заносчивость, то, с какой гордостью он отзывался о своем роде и как уничижительно говорил о бедном Ниаре. А уж когда разговоры о болезни юноши дошли до ушей Кайдена, тот не скупился на злые и язвительные слова. Если до недавних пор он с опасением относился к нему и даже считал кем-то вроде соперника, то теперь его сомнения развеялись.

– Разве, – заявил он Морвен, когда она с отцом гостила у них в усадьбе, – твой низкородный дружок сможет оставить после себя наследника с такой-то хворью? Было бы гораздо лучше для всех, если бы его утащил ольфарг, чтобы бедняга не мучился.

Девушка так и вспыхнула от ярости, но не успела ответить на это язвительное замечание, ведь рядом появился отец. Лишь это и удержало ее от опрометчивых слов. Позже, засыпая в своей спальне, она ворочалась с боку на бок и корила себя. Теперь Кайден будет думать, что она согласна с ним. Мерзкий тип.

Злость придавала сил и Тьме внутри нее. Морвен это чувствовала. Стоило рассердиться, как темное колдовство овладевало ею, звало насладиться могуществом, которое дарует Богиня Мертвых. Отголоски тайных обрядов звучали в ее голове, словно она когда-то присутствовала при их исполнении, и к своему ужасу чувствовала, что они манят ее и соблазняют.

И тут же, вспоминая о своей матери, хваталась за маленький медальон с прядью белокурых волос, и шептала слова молитвы Богине Огня.

Тьма, нехотя, отступала. Но перед этим всегда говорила ей: «Ничего, дитя. Время еще придет».

Зал Приемов встретил Морвен оглушительной тишиной, когда она сбежала по каменной лестнице вниз. Гулко звучало эхо шагов, предупреждая о ее приближении.

Она знала каждую ступеньку, каждый скол на гранях, каждый булыжник, сейчас уже тронутый расползавшейся плесенью. От нее не было никакого спасения. Как только не пытались противостоять напасти: скребли стены, опаляли их огнем, мыли смесью воды и уксуса, или солью. Поначалу казалось, что зараза отступала, но спустя месяц камни вновь покрывались черными пятнами.

И всему виной была беспощадная Тьма, избравшая родной дом Морвен своим прибежищем.

Девушка скользнула взглядом по уходящим ввысь стенам, хранившим воспоминания о славных днях рода: потускневшие полотнища флагов и знамен, три выцветших гобелена, стоивших, по преданию, бочку золота. На них изображались воинственные предки, добывшие себе имя и честь в боевых походах. Щиты и оружие с клеймами Блэрхайда потихоньку обрастали ржавчиной, как сам замок – плесенью.

Отец уже сидел за длинным дубовым столом, а рядом застыл виночерпий, готовый по знаку господина налить хмельной напиток в серебряный кубок.

Тэлфрин хмуро смотрел перед собой.

В его памяти еще жили отголоски веселого брачного пира, который вскоре обернулся траурным. Он все еще будто слышал легкую поступь Хельды, и крадущуюся коварную – Сигрун. Воспоминания здесь окружали со всех сторон, давили, не позволяя сбросить с себя груз ответственности.

Впрочем, Тэлфрин никогда не допускал мысли о позорном побеге. Несмотря ни на что, он готов был держаться до последнего, даже если черная плесень покроет все кругом.

Девушка поцеловала его колючую щеку, и взгляд Тэлфрина потеплел.

– Мое дитя, – произнес он таким голосом, которого от него больше никто не слышал. – Присядь.

Морвен подчинилась, и Тэлфрин сделал короткий жест. Из арочного проема появились слуги, чтобы поставить на стол блюда, а потом так же быстро исчезли.

Девушка знала этот взгляд отца. Он был строгим и одновременно просящим. Будто суровый властелин Блэрхайда предчувствовал, что ему придется убеждать любимую дочь в том, о чем ей слушать не хотелось.