Серое марево, плеснувшее из подойника, обтекло Видо. Курт фон Гейзель прикрылся рукавом кожаной куртки, но двое рейтаров дико заорали и упали на колени, царапая лицо. Из-под век у них текла кровь. Видо медленно, как во сне, поднял руку для молитвы, одновременно потянувшись другой рукой к поясу. Рука встретила пустоту – шпаги в ножнах не было.
Глава 3. Не все то, чем кажется
Стасу снилось, что он качается на теплой белой волне, которая то плавно поднимается к самому небу, то опускается вниз, и он летает вместе с этой волной, как на американских горках, только медленно. Когда волна в очередной раз остановилась где-то посередине, Стас замахал руками и ногами, пытаясь выбраться, но понял, что не может. Белая масса, похожая на плотное молочное желе, держала его крепко, и Стас испугался. Показалось, что он так и останется в ней, словно мошка в янтаре…
Он дернулся раз, другой, третий, напрягся всем телом… и понял, что проснулся, но как-то странно. Тяжелые веки не хотели подниматься, голова кружилась, а конечности по-прежнему не шевелились. То ли проснулся, то ли нет… И руки почему-то болят. Особенно запястья. Особенно левое. Там боль то отступала, то обжигала короткими резкими вспышками, а еще как будто что-то дергало!
«Добрая тетушка Мария… – подумал он вяло. – Чем-то меня опоила, стерва старая… Но зачем? Опознала чужака и решила…» Что именно могла решить травница, чтобы принять такие меры, он не сообразил, поэтому снова попытался открыть глаза. На этот раз получилось.
С трудом фокусируя взгляд, он разглядел деревянную стену…, а нет, потолок! Стоило всмотреться в грубо оструганные доски, как они поплыли, а голова закружилась, будто Стас и вправду перекатался на каруселях.
«Это у меня с вестибуляркой проблемы, – сообщил сам себе Стас. – Надеюсь, временные. И очень надеюсь, что только с вестибуляркой. Если эта зараза подлила мне какой-нибудь белены или аконита… Сдохну же от интоксикации… Бессмысленно, нелепо и мучительно!»
Он попытался вспомнить симптомы отравления беленой и белладонной, но не смог. Вроде бы знакомые строчки путались в памяти, и это казалось ужасно смешным.
– Первый признак отравления! – прошептал Стас пересохшим горлом. – Ты не можешь вспомнить признаки отравления!
И хихикнул.
В глазах медленно прояснилось, и он увидел, что лежит на полу, земляном и гладко утоптанном. Руки разведены в стороны и привязаны к железным костылям, вбитым прямо в пол, ноги, вроде бы, тоже… Поза звезды, в общем! Стас попытался снова дернуться, и запястья отозвались уже привычной болью, особенно левое. А потом еще раз, и еще.
Он повернул туда голову и едва не заорал.
Слева от него сидел и грыз веревку на его запястье тот самый кот! Здоровенный, белоснежный, пушистый и с кисточками на ушах! Морду рассмотреть не получалось, но вряд ли по здешним местам шляется несколько таких котов. Иногда он промахивался, и острые зубки впивались в кожу – эта боль, похоже, Стаса и разбудила.
– Сволочь… – прохрипел Стас, откашлялся, сглотнул вязкую слюну и обосновал свою мысль более убедительно: – Это же ты меня во все это втравил! Паскуда белобрысая…
Кот, увлеченно мочаливший веревку и уже добившийся в этом деле немалых успехов, отвлекся от своего занятия, поднял голову и выразительно взглянул на Стаса. На морде у него было написано глубокое сомнение в Стасовом интеллекте и осуждение Стасовой же неблагодарности. «Я тут стараюсь, спасаю тебя, дурака, – гласила эта надпись, – а ты обзываешься! Ни ума, ни фантазии, ни предусмотрительности!»