Елена Семёновна, так звали второго секретаря, поздоровалась, спросила все ли на месте и, заметив гитары, воскликнула:

— О, да мы с музыкой поедем! Кто споёт?

Девушка с гитарой, сидевшая на заднем сиденье, расчехлила инструмент. Она пробежалась гибкими пальцами по струнам, затем заиграла и запела:

— Солнца не будет — жди не жди:

Третью неделю льют дожди.

Третью неделю наш маршрут

С доброй погодой врозь.

Я никогда раньше не слышала этой песни, и это был вальс. Определённо вальс. Артём, сидевший через проход от меня, передал свою гитару соседу и встал. Он неожиданно поднял меня и закружил в танце. Ну, относительно закружил, насколько позволял тесный проход, стоящие в нём сумки и подпрыгивающий на ухабах пазик.

— Слушай, давай станцуем вальс

В ритме дождя.

Песня просила, и мы станцевали. Правда, желающих присоединиться не появилось, места в проходе было не так уж много. Зато хлопали нам с исполнительницей дружно и громко. Артём, не отпуская моей руки, принялся раскланиваться, и чуть не вписался лбом в спинку сиденья на очередном ухабе. Еле его удержала. В благодарность, он прижал руки к сердцу, затем, вновь неожиданно подхватил меня и усадил на моё место. Его поддержали одобрительными возгласами и смехом.

— Кажется, ты ему нравишься, — шепнула Катя, сидевшая у окна на одном сиденье со мной.

— Да ну, просто сталкивались на конкурсах, — ответила ей, пожимая плечами, и спросила: — Не знаешь, что за песня сейчас была?

— Вожатский вальс, его для Артека написали, — объяснила Катя.

Артём всю дорогу посматривал в мою сторону. Он тоже расчехлил гитару и уже двое играли. А пели все остальные. Если не знали слов, включались в припев. Мы спели и про печёную картошку — пионеров идеал, и про охотников за удачей, и про новый поворот. Вот слова последней знали все, похоже, не только в нашем районе, её голосили компании, собирающиеся вечером в беседках.

Как только прозвучали последние аккорды песни «Между нами, дикарями, говоря», автобус остановился. Мы приехали.

— Что сидим? Кого ждём? — спросила Елена Семёновна весело и скомандовала: — Все на выход!

Мы засуетились, доставая рюкзаки или сумки. У меня имелось и то, и другое. Сама не поняла, почему вещей получилось много, вроде, и взяла самое необходимое.

Сумку у меня отобрал Артём, несмотря на мои заявления, что она лёгкая и что сама донесу. Катя, видя такое дело, всучила свой рюкзак Ренату, со словами:

— Побудь джентльменом.

Остальные парни последовали примеру Артёма и Рената, и в строю, в который нас выстроили сопровождающие, девушки стояли налегке. Пока около «Икарусов» царила суматоха — вожатые и воспитатели строили отряды, я успела немного осмотреться.

Если, повернув к лагерю, мы ехали по просёлочной дороге, то здесь находилась большая заасфальтированная площадка, даже остановка имелась. «Сюда же автобусы в родительские дни ходят», — вспомнила я. Бабушка их расписание нашла в газете накануне моего отъезда, вырезала и засунула под металлическую завитушку на стекле серванта. Мама уже уехала, и некому было возмущаться, что вырезка закрывает сервиз Мадонна, мешая любоваться его перламутровой красотой.

Мельком посмотрев на небольшой дом и сарай, стоящие за площадкой, ближе к реке, я повернулась к воротам лагеря. Нас встречали. Около створки ворот с надписью «Звёздочка», составленной из металлических букв, стояли мужчина и женщина. Пионерские галстуки и красные пилотки на них подсказывали, что это директор лагеря и старшая вожатая. Добродушная улыбка на лице директора как-то не очень вязалась с папиными словами о нём: «конкретный», «строгий». Как и киношная внешность: высокий, красивый. Возраст на таком расстоянии определить оказалось трудно, наверное, как моим родителям — около сорока лет. Будь он помладше, точно все девчонки бы повлюблялись. Мне не верилось, что такой улыбчивый директор сможет установить железную дисциплину.