– Разве? – Биссетт подняла брови. – Ну, по тому, как он говорит, он уж точно не отсюда. На христианскую речь это никак не похоже.

– Он из Лондона.

– Лондон, – повторил я.

Прежде я этого слова не слышал, его ясные, слегка отдающие металлом слоги звучали таинственно.

– Ага, – сказала Биссетт. – Чего и ожидать от места, где, как все говорят, от преступников и в собственном доме не спрячешься.

Матушка вздрогнула и побледнела.

– О чем вы?

Биссетт пристально на нее посмотрела.

– Не помните ли, миссис Мелламфи, несколько лет назад случилось страшное происшествие? Примерно в тот год, когда родился мастер Джонни или чуть раньше.

Мать ответила испуганным взглядом.

– Как же, – вмешалась миссис Белфлауэр. – То самое, на Ратклиффской дороге, когда убили две семьи в собственных постелях?

– Оно самое. А было и другое, в то же время – или раньше? – когда богатого старика убил его собственный сын, или что-то наподобие, – добавила Биссетт, а матушка отвернулась. – Это было у перекрестка Чаринг-Кросс. Вроде бы в двух шагах от Ратклиффской дороги? – Матушка не откликнулась, и Биссетт продолжила: – Так к чему я веду, мэм: не надежнее ли будет послать девчонку за констеблем, чтобы он выпроводил этого бродягу подальше из нашего прихода?

Мать ответила не оборачиваясь:

– Не думаю, няня, что это необходимо. Лучше будет оставить его в покое.

– Да ее здесь и нет, – мотнула головой миссис Белфлауэр. – Опустилась в Хафем, к своему дяде. – (Поясню: деревня Хафем расположена выше, оттуда течет река, что пересекает за нашим домом Мортсейский лес, но деревенские всегда говорили «опуститься в Хафем», как будто речь шла о чем-то предосудительном.) – У бедного старика прошлой ночью начался жар. Дома об этом только что услышали и послали за нею малыша Гарри.

– Что, подхватилась и ушла, ни слова не сказавши? – возмутилась Биссетт. – Слишком много эта девчонка себе позволяет. Когда она вернется?

– Она всего минуту как вышла из дома, – огрызнулась миссис Белфлауэр.

Между нею и Биссетт всегда существовала скрытая вражда, которая редко выходила на поверхность. Как Англия и Россия долгое время боролись за превосходство в полосе от Константинополя до северо-западной границы, так эти две женщины, обосновавшиеся каждая в своей вотчине – кухне и детской, – оспаривали друг у друга власть в сферах, принадлежность которых не была столь четко определена. Сьюки заменяла им Оттоманскую империю.

– И кто же ей позволил уйти, миссис Белфлауэр?

– Я, миссис Биссетт.

– У вас прав таких нету здесь командовать.

– А у вас нет права указывать, есть у меня права или нет.

Внезапно матушка обернулась и топнула ногой.

– Замолчите! Вы обе!

– Да я что, – пролепетала Биссетт, и мы все трое удивленно воззрились на матушку.

– Накройте стол к чаю, миссис Белфлауэр, а ты, Джонни, иди со мной. – Мать быстро направилась к двери, я послушно последовал за ней, оставив Биссетт и кухарку, внезапно сблизившихся благодаря общей обиде.

Из старой половины дома мы перешли в новую, в обширный холл, откуда двери вели в общую комнату и столовую для завтраков, где обычно устраивались трапезы (кроме, как ни странно, завтраков – их накрывали в малой гостиной). Когда мы вошли в столовую, я попросил:

– Расскажи мне о Лондоне.

– Да что вы все, сговорились свести меня с ума? – крикнула матушка. Потом, обернувшись, обняла меня. – Прости, Джонни. Ты не виноват.

Мы сели за стол, и она продолжила:

– Я жила там раньше. Вот и все.

– Когда? Я думал, мы всегда жили здесь.

– Это было до твоего рождения.

– Расскажи, что было до моего рождения.