Хочу его обойти, подразнить обтягивающей тканью платья, но рука впивается мне в горло. Мать вашу… По телу словно пускают ток, и вот губы уже так близко, словно магнитом манят меня прикоснуться.

— Еще никто не смел надо мной смеяться…

— Еще никто не смел надо мной смеяться... – передразниваю я и сама тянусь к его губам. Облизываю свои и жду, когда хороший мальчик протянет свои шаловливые ручки к плохой девочке.

Но надо отдать должное. Он отталкивает меня. И уходит. Просто и молча уходит по лестнице вверх, а я загибаюсь от смеха.

18. Глава 18.

Боже… Это будет очень весело. Мне можно все, а ему ничего. Я могу раздеться до гола, пройтись у него перед носом, а ему даже прикоснуться будет нельзя.

Никита поднимается медленно, расстегивая запахнутый пиджак, почти до второго этажа. А я любуюсь его упругим задом, думая только о том, что делаю это впервые. Но вдруг замечаю, что мышцы перестали сокращаться, а объект насмешки тормозит, опускает руки в карман и поворачивает голову, осматривая меня с ног до головы. И мой звонкий смех тут же застревает в горле.

Так уж дорога ему машина?

Он разворачивается полностью и словно всадник апокалипсиса срывается вниз, а я невольно пячусь. Черт… Разворачиваюсь и бегу на кухню.

— Иди сюда! – он настигает меня у стола, на который влетаю, скольжу по поверхности. Но он успевает схватить платье, и тонкая ткань с треском рвется.

По ягодице хлещет струя воздуха, и я падаю на пол, успеваю подняться и продолжаю бежать. За спиной топот, горячее дыхание и почти сто килограмм живого тестостерона. И пусть я хочу обернуться и столкнуться с этой силой в сексуальной схватке, считаю безопасным закрыться в ванной. За долю секунды до того, как в нее врезается кулак.

И снова мне хорошо… Весело. Никогда я не убегала, при этом чувствуя себя в абсолютной безопасности. Ну что он мне сделает? Трахнет?

— Открой дверь!

— Уверен? – смеюсь я. – Я ведь почти голая, боюсь, ты слишком перевозбужден и опасен.

— Я могу выломать…

— Выломай, иди ко мне, трахни меня, — изображаю сирену из службы «секс по телефону».

— Дрянь. Мать про запрет отца сказала?

— О, да. Мне так жаль тебя… – смеюсь, даже не пытаюсь притворяться. Дверь тут же сотрясается от нового удара. – Так что же тебе важнее, Никита? Моя влажная… Узкая… Готовая только для тебя дырочка или права?

За дверью почти вой и новый удар, а я смотрю на порванную ткань в зеркало и вздыхаю.

Первое красивое платье на мне и уже в клочья. Только потому что кто-то не умеет держать себя в руках. И кто-то – это я. Могла ведь уйти в комнату и там вволю посмеяться.

— Судя по тому, как ты себя ведешь сегодня, уже не только для меня, — вдруг говорит Никита злым тоном, а затем раздается тишина.

Настолько оглушительная, что давит на голову. Вызывает ком в горле и невольное желание расплакаться от несправедливости. Но и унижаться оправданиями я не буду. А вздрагиваю, когда словно выстрелом он сражает меня известием:

— Завтра я уеду. Потому что в отличие от тебя мне нужна машина, чтобы работать.

Рвусь к двери, открываю, чтобы высказать этому придурку все, что думаю, но его и след простыл. Я же опираюсь на стену с выдохом и вдруг натыкаюсь взглядом на светленькую горничную Зину.

— Привет, — говорит она, смотря по сторонам. Хорошая девушка, главное, не пытается за Никитой волочиться. Этим она и заслужила мое доверие.

— Ты не могла бы принести мне халат? У меня платье порвалось, — прошу с улыбкой, и та со смешком кивает.

И только я надеваю его, бегу наверх, чтобы не быть замеченной хозяевами. Они уже довольно долго находились в кабинете. Замедляюсь, только когда прохожу по светло-зеленому коридору мимо комнаты Никиты.