Любопытство и похоть меня сгубят.

Смотрю по сторонам и нажимаю на золоченую ручку.

Поддается!

Боже, останови меня. Останови… Но на меня не снисходит озарение, и молния не бьет прямо в грудь, так что заглядываю внутрь.

Ликованию нет предела, и я оказываюсь в святая святых. За четыре дня я часто проходила мимо, но желания заглянуть не возникло. Теперь оно настолько сильное, что ломит мышцы. Болит в груди. Вот и рядом с Никитой такое же.

Странные чувства. Приятными не назовешь, но и без них уже не можешь.

Продолжаю изучение пространства. Но медали, грамоты, ноутбук и плакат с сисястой блондинкой не так интересны, как шум в ванной комнате.

И сам душ слышен не так сильно, как кое-что другое.

И я иду на этот чудесный, пошло хлюпающий звук. Заглядываю в ванну.

Дыхание перехватывает от того, с какой силой и частотой Никита накачивает свой крупный, увесистый член, что стоит, дергаясь в такт движениям. Ох…И кабина практически прозрачная. И даже пара капель на стекле не мешают смотреть на то, как рука в венах напрягается.

Раз, другой. Третий. Сильнее. Сильнее. Резче.

Стискивая челюсть, упираясь другой мускулистой рукой в кафель, Никита трахает кулак с таким выражением, словно ему больно.

А мне больно смотреть и не участвовать.

И я в пьяном волнении наблюдаю, как стекают капли по этому невероятному телу, как член разбухает. Совсем скоро белые капли брызнут на стену. Укатятся вниз, как и моя возможность кончить.

Обида на неудовлетворенность в теле будит чертика. И я вспоминаю, что прошло четыре дня.

Целых четыре дня без него. Сейчас он должен такие же резкие, частые фрикции совершать во мне. Дать мне кончить, именно так, как обещал.

Так что прости, милый. Баш на баш, как говорят русские.

— Смотри, руку не сотри, — говорю достаточно громко, так что он дергается, а я уже со смехом вылетаю в коридор. Бегу до спальни. Закрываю дверь и прислушиваюсь. Но к моему разочарованию не слышу топота ног.

А стою я долго, жду, когда он постучится. И на этот раз я открою, сниму с себя халат и попрошу сорвать остатки ткани с жаждущего ласки тела. Впервые за всю жизнь. Впервые мне хорошо, и даже унижения Никиты не делают мне больно. Потому что в нем говорит максимализм, который со временем обязательно уйдет. Он поймет, что краски черные и белые не единственные. И тут важно понимать, как это повлияет на его отношение ко мне. Станет ли он смотреть на меня как на личность, доверять, а не ждать подвоха, потому что есть клеймо.

Жду еще минут десять, выглядываю за дверь, но коридор пуст и только внизу слышен шум моющего пылесоса. Разочарованно вздыхаю, но дверь не закрываю. Если Никита хоть раз пройдет мимо, он не устоит. А если успеет застать меня в душе….

Но не через час, не позже ночью он не появляется. И я полная волнения смыкаю глаза, только когда небо золотят солнечные лучи.

Мой график никогда не был постоянным. Иногда приходилось не спать несколько дней, иногда несколько дней можно было отсыпаться. Однажды я остановилась в одной деревне и осталась, довольно долго наслаждаясь благами фермерства. Доила коров, собирала ягоды. Ровно до того момента, пока к родителям не приехал погостить сын стариков. Не знаю, где он меня видел раньше и как понял, что я из себя представляю, но уже на следующее утро меня везли к Марсело.

Я рада, что он умер. Мир хоть немного, но стал чище. Может быть даже выживет пара девушек. Может быть еще пара не станет проститутками.

Ночью мне снились сотни лиц моих коллег, они проносились мимо меня как машины на автостраде, и я уже не помню ни одну. Даже имена стерлись из памяти, как мел стирают со школьной доски.