Аппетита нет, так что после душа я направляюсь наверх, сделать укол Тимуру и пойти спать в своей комнате, раз был такой приказ.

Но то, что произошло дальше, меня… напугало.

Тимур очнулся и сжал мою руку не со злостью, не с недовольством, а просто по-человечески. А его просьба или приказ – я уже ничего не понимаю – остаться, заставляет всё тело дрожать.

Зачем?

21. Глава 21

Тимур

Настя останавливается и не уходит. Мой взгляд блуждает по её лицу, но не может сфокусироваться.

– Ты так и будешь тут сидеть? Ему надо поспать… – недовольный голос Серёги.

Я хочу сказать ему, что мои решения не оспариваются, но от новой волны боли и жара слова застревают комом в горле. Закрываю глаза и крепче сжимаю руку девушки.

– Да, я остаюсь.

– Ну и дура.

Мы остаёмся вдвоём, и я пытаюсь запечатлеть где-то на задворках памяти намерение обсудить с Серёгой его поведение. Я держу её за руку, и накрывает такое спокойствие, которого я давно не испытывал. Боль растворяется от её лёгких пальцев, которые поглаживают мою огрубевшую кожу. Глубоко дышу, на лбу выступает испарина.

– Жарко, – шепчу одними губами.

– Да? Давайте я что-нибудь придумаю…

Я отпускаю руку девушки. Это похоже на то, как разжимаешь пальцы, вися над пропастью, и начинаешь падать. Стремительно и неотвратимо. Сжимаю зубы, чтобы не скулить щенком от вновь подкатывающего одиночества. Настя осторожно снимает с меня одеяло, но жар не отпускает.

Девушка открывает окно, и комнату заполняет прохладный свежий запах ночи. Под белой повязкой, что намотана вокруг рёбер и живота, всё чешется, от чего я поёживаюсь. Настя замечает это.

– Неприятно, вы хотите чтобы я сняла повязку?

Кивнул.

Настя нагибается надо мной, и на её лицо падают каштановые пряди волос. Карие глаза смотрят исподлобья испуганно и нерешительно. Тонкие пальцы тянутся к повязке, я напрягаюсь, когда холодные пальцы невесомо касаются разгорячённой кожи. Она начинает разматывать белую ткань. Я слегка приподнимаюсь, сжимая зубы от ноющей боли, и облегчённо вздыхаю, когда чувствую свободу. Затем девушка хмурится и внимательно осматривает мой голый торс.

– У вас такие красные пятна здесь… Надо было раньше снять. Больно? – Настя касается меня кончиками пальцев ниже пупка, проводит вдоль резинки трусов.

– Сделай, чтобы было легко, – говорю я, с трудом подбирая слова.

Настя смущается, выпрямляется и пару секунд смотрит в мои глаза.

– Где у вас лежит постельное бельё? – задаёт вопрос, а я хмурю брови: хозяйством всегда занималась Татьяна. Я не имею ни малейшего понятия, где у нас лежат какие-либо вещи.

– А, ну да… нашла что спросить. Я сейчас…

Настя уходит. Остаюсь лежать в одних трусах, член окреп, и я криво усмехаюсь: даже в таком состоянии важно оставаться мужчиной. Но почему я так реагирую на неё? Её глаза… теперь я знаю, какого они цвета: карие. Только зачем мне это надо? Робкие пальцы под резинкой трусов… Чёрт!

– Вот…

Настя сворачивает одеяло и откладывает его в сторону. Встряхивает свежую простынь и замирает, глядя сверху вниз.

– У вас… там… я... о боже! – взгляд направлен на мой стоячий член. Застыла, покраснела. –  Это как-то глупо. Извините.

– Ну всё.

Девушка всеми силами старается не смотреть на мой крепкий орган, я это вижу. Но её взгляд то и дело цепляется за него.

– Я не понимаю, вам же плохо… как такое может быть? Разве в таком состоянии может… – резко замолкает, видимо, понимая, что сказала это вслух.

– Как видишь…

Настя отворачивается и отходит за ватой и дезинфицирующим средством. Ставит стул рядом с кроватью и аккуратно протирает синяки и царапины. Я терплю, стиснув зубы, не смея показать свою слабость.