– Никаких шпор, сапог и шляп, – прорычал он, откидываясь на подушках и наблюдая, как Ева выгибает спину, как из стороны в сторону колышутся два тяжелых полушария. Агафонову хотелось схватить девчонку и, перевернув на спину, притянуть ее к себе. Но он как завороженный наблюдал за наивными выкрутасами желанной женщины, чувствовал, как его охватывает любовный жар и вокруг горячей плоти сжимается тугой и упругий кокон.

– Ева, – прохрипел он, когда она задвигалась. – Что ты со мной делаешь, девочка? – пробурчал, сгорая от нетерпения, и, подхватив ее под бедра, ускорил темп.

В кармане валявшейся на полу куртки разрывался сотовый.

«Клубись оно все конем», – устало пронеслось в голове у Михаила, когда Ева, тяжело дыша, в изнеможении опустилась к нему на грудь.

– Ну, ты даешь, – выдохнула она. – Я думала, улечу…

– Я тоже, – прошептал он, укладывая ее голову у себя на плече. Почувствовал, как единение прервалось и усталый «малыш» отрубился в полном обмороке. – Ева, – вырвалось у Агафонова. – Как же я раньше жил без тебя? – пробормотал он и, изловчившись, подтянул к кровати куртку. Выудил айфон и, наплевав на пропущенные вызовы, включил беззвучный режим.

– Будильник поставь на пять часов, – сонно промурлыкала Ева. – Нам же Егора забирать. Не дадим Антонине ни единого шанса, – пробурчала она, засыпая.

– Естественно, – рыкнул Агафонов, в который раз удивляясь, как в такой молодой девчонке детская наивность соседствует с абсолютной мудростью. Он прижал невесту к себе, осторожно провел ладонью по спине, закопался пальцами в густые темные волосы и лишь на минуту закрыл глаза, намереваясь охранять сон любимой. И внезапно оказался на облаке, или в океане. Тихом и спокойном. Убаюкивая, размеренно качались волны. Уносили в безмятежную даль. Ева сопела на плече, и, вглядевшись в ее лицо, Агафонов в который раз изумился.

«Какая же ты красивая, девочка моя», – мысленно прошептал он, всматриваясь в мягкие черты лица и ловя безмятежную улыбку.

– Мы не проспим? – пробормотала Ева в полусне.

– Нет, – улыбнулся он. – Я сам съезжу. А будем подъезжать, позвоню, чтобы ты оделась и не отсвечивала голой попой, – хмыкнул он, оглаживая ее ягодицы. И чтобы не заснуть, потянулся за сотовым. Увидел, как зажегся экран, и трубка завибрировала от звонка.

«Кислицын, твою мать», – выругался Михаил и, покосившись на встревоженную Еву, решил ответить.

– Да, Николаич, – рыкнул он в трубку. – Горим, что ли?

– А, не, – отмахнулся безопасник. – Я проверил Старшинова, Миш, это не он. У него алиби.

– Какое еще алиби? – не понял Агафонов. – Что там у тебя за расследование?

– Глеб Старшинов, подозреваемый в расклейке прокламаций недопустимого содержания, порочащего одну из сотрудниц холдинга, находится с тридцатого декабря на больничном. Он под машину попал, Миш. Лежит в больнице.

– Так… – промычал Агафонов и добавил поспешно: – Так, Николаич, свяжись с семьей. Если какая помощь нужна, окажем. И ищи мне этого злоумышленника, понял? Хочу лично башку отвинтить! Никому не позволю порочить мою жену. Тут уж точно я голову оторву!

Кислицын в трубке закашлялся и, чуть отдышавшись, пробубнил:

– Так это… Миш… на почту Евдокии Вадимовны еще одно письмо пришло. Мне сейчас Ксения Олеговна сообщила.

– А что я там пишу? – усмехнулся Агафонов.

– Опять увольняешь, – фыркнул Кислицын.

– Понятное дело, – потер переносицу Михаил и задушевно попросил: – Найди мне эту гадину, Жора. Христом Богом прошу!

Отложив на тумбочку айфон, Агафонов снова навис над Евой, в глубине души радуясь, что увез любимую из офиса.