«Мне здесь не работать, не работать», – будто мантру повторяла она, стараясь не коситься на Агафонова, который как ни в чем не бывало проследовал к своему персональному лифту.

– Я думал, хреновы самки богомола тебе голову откусят, – усмехнулся он и, как только двери лифта закрылись, наклонился над Евой. – Но ты молодец, стойко держалась. Теперь народ знает, что ты со мной, – пророкотал он, накрывая ее губы своими. Его пальцы смяли ее волосы. Одна рука осталась на Евином затылке, а другая, скользнув по спине, легла на ягодицу, и тут же Агафонов, поморщившись, отстранился.

– Проклятые перья, – проворчал он недовольно. – С самого утра мечтаю содрать с тебя это платье.

– Да ну? – слабо усмехнулась Ева. – Утром ты мечтал о пирожках, – тихо рассмеялась она и внезапно умолкла, поняв, что лифт доставил их в пентхаус.

– Пирожки скрасили мне ожидание, – пробурчал Агафонов и, чмокнув ее в висок, за руку вывел в просторный светлый холл. – Сейчас познакомлю тебя кое с кем…

Ева опалила его возмущенным взглядом и попыталась вернуться в лифт, но Агафонов крепко держал ее за плечи.

– Я не извращенец, Ева, – рыкнул он, прижимая ее к себе. – И делить тебя ни с кем не намерен, поняла?

– Тогда о чем речь? – попробовала вырваться она и даже локоток протиснула, стараясь отодвинуть от себя большого и сильного мужчину, нависшего над ней. И тут же услышала, как по паркету зацокали когти. Огромный черный пес выжидательно остановился поодаль и напряженно всматривался в лица людей, нарушивших его одиночество.

– Свои, Зак, – спокойно предостерег пса Агафонов. – Это Ева, – улыбнулся он перепуганной девушке, – а это Зак – кабан доморощенный!

– Какой он породы? – бойко поинтересовалась Ева. И Агафонову показалось, что она ничуть не испугалась.

– Помесь кабана с медведем, – хохотнул Михаил, оглаживая ее по спине. – А если серьезно, то метис московской сторожевой и кавказца. Очень умный пес. Это папа мой по делам уехал, – сообщил он. – Вот и пришлось на время взять.

– Зак, – позвала Ева и наклонилась к собаке. Провела ладонью по широкому лбу. – Собачка моя дорогая, – проворковала она, оглаживая большую, как у телка, голову.

– Ничего себе собачка! Это серьезный пес, Ева, – улыбнулся Агафонов, целуя ее в висок, а потом в шею. – А ты чем занимался, Зак? – серьезно осведомился он у собаки, и пес, оглянувшись на хозяина, лениво потрусил к террасе. Михаил, неохотно выпустив Еву из своих объятий, вслед за собакой прошел на кухню, а там в открытую дверь вышел на террасу и недовольно присвистнул. – Оголодал, что ли? – поинтересовался изумленно, увидев пару придушенных голубей. Пес посмотрел на него серьезно и будто бы укорил:

«Ну ты даешь, Мишаня? Это же добыча!»

– Вот и радуйся, – пробурчал Агафонов. – Только больше птиц не лови, а то ко мне заявится долбаный Гринпис. Занимайся своим трофеем, – подытожил он, – а нам не мешай, ладно?

Пес, будто соглашаясь, кивнул и с голубем в зубах потащился в дальний угол террасы.

Агафонов, тяжело вздохнув и оставив стеклянную раздвижную дверь чуть приоткрытой, вернулся к Еве.

– Не бойся, – заявил он, обнимая ее. Его пальцы прошлись по шее, затем по спине. А губы снова прокладывали дорожку к ключице. – Зак до утра не вернется.

– Ему же холодно…

– Это дворовая собака, – поставил точку в споре Михаил. – Чай, кофе, вино? Что желаешь?

– Ничего, – охнула Ева, прижимаясь к нему и безотчетно водя ладошкой по груди.

 – Тогда первая занимай ванную, – распорядился он, кивая на полупрозрачную стеклянную дверь, – а я пока схожу за твоими вещами. Нет смысла оставлять их в офисе. Сейчас народ разойдется и каждый этаж опечатают.