Матрена, домработница Галаниных, возвращала мне монетку, когда я уходил. Дверь отворилась. Я пропустил вперед Анну Дмитриевну, вошел сам. Матрена заперла дверь, да еще цепочку вдела в проушину. Конечно, если ворвутся гестаповцы, никакие замки и цепочки их не остановят, а вот от обыкновенных налетчиков защититься можно. В прихожей нам пришлось разуться и раздеться. Матрена следила за этим строго. Когда мы с Шаховской сделали это, домработница отвела нас в гостиную, а потом пошла докладывать хозяйке. Самого профессора Галанина дома не было. Зимой сорок первого его арестовали, но не замучили в гестапо и не отправили в лагерь. Видать, им заинтересовалось какое-то иное фашистское ведомство.

– Боже мой, Аня! – воскликнула Марья Серафимовна, жена профессора, выходя из кабинета своего мужа. – Какими судьбами!

– Маша!

Шаховская вскочила, и они принялись обниматься, целоваться, то и дело осведомляясь: «А помнишь, штабс-капитан Неволин пел у тебя под окнами серенаду?.. А как камергер двора сделал предложение твоей кузине Мизи?..» и так далее. Ясно. Старые подруги. Не совершил ли я ошибки, устроив им встречу? С одной стороны, из всех моих явок в городе – эта самая надежная. Ладно, пусть подружки наговорятся, потом я потолкую с ними сам. С каждой в отдельности. Спохватившись, хозяйка пригласила нас с Шаховской к чаю, к которому Матрена накрыла в столовой.

Кроме морковного чаю военного времени, на столе оказались еще и скромные закуски – кусочки хлеба с шпротами и маслом. Я не стал к ним притрагиваться, отказался даже от сахара, а вот по глазам Шаховской было видно, что она голодна. Галанина кивнула своей домработнице, чтобы та принесла что-нибудь посущественнее. И пока Матрена кормила гостью, я под благовидным предлогом зазвал хозяйку квартиры в другую комнату. В ней когда-то была богатая профессорская библиотека, которую немцы конфисковали при аресте хозяина. Галанина притворила дверь и вопросительно на меня посмотрела.

– Вы знаете эту даму, Марья Серафимовна? – спросил я у нее.

– Да, Василий. Мы вместе кончали Высшие женские курсы в Москве.

– И кто она?

– Урожденная княгиня Шаховская. До войны работала секретарем академика Вернадского. А что она делает здесь, в Пскове, я не знаю.

– Это не страшно. Главное, что вы подтверждаете ее личность, Марья Серафимовна…

А теперь не могли бы вы, с Матреной, оставить меня наедине с Шаховской?

– Да, разумеется. Идите в столовую, а мы с Матреной на кухне побудем.

Мы вернулись в столовую и Галанина сразу же увела домработницу на кухню, дескать, что надо бы перебрать перловую крупу. Я снова уселся за стол. Глотнул остывшего чаю.

Шаховская с увлечением хлебала суп. Мне не хотелось ей мешать, но деваться было некуда.

Чем быстрее я узнаю, с какой целью секретаршу Вернадского забросили во Псков, тем лучше для дела. И все же я дал ей время вычистить содержимое изысканной фарфоровой миски досуха.

– От кого вы получили пароль, Анна Дмитриевна? – спросил я.

– От товарища Слободского, – ответила она.

– А как вы узнали меня?

– Вас очень хорошо описала девушка в отряде. Ее зовут Наташа.

У меня на душе потеплело, но виду я не подал.

– Допустим, – сказал я. – К кому вы шли?

– Да вот сюда и шла, – не слишком удивила она меня. – Вернее – к профессору Галанину. Адрес я знаю, но спасибо, что проводили.

– Понимаю, что это не мое дело, но в оккупированном городе нужно держать ухо востро. Даже если у вас надежные документы, лучше не попадаться патрулям, особенно – финским и эстонским полицаям. Сами ведь убедились в этом.