Помог женщине подняться и не давая опомниться и ликвидировать беспорядок в одежде, потащил в путаницу задних дворов частного сектора. Здесь давно уже никто не жил. Часть домов сгорела во время бомбежек и артобстрелов, часть обезлюдела, когда псковитяне бежали от наступающей немецкой армии. Обитатели других либо ушли в партизаны, либо были казнены во время регулярных децимаций, устраиваемых комендатурой. Разграбленные мародерами, с выбитыми стеклами дома встречали нас настороженным молчанием.

В один из них я и затащил спасенную. Усадил на пол в сенях и знаком велел сохранять тишину. Надо отдать должное загадочной незнакомке. Она хоть и запыхалась во время нашего бегства, но не издала ни одного лишнего звука. По всему видно, ей уже доводилось бывать в острых ситуациях. А еще она явно не хотела привлекать к себе лишнее внимание. Даже с насильниками боролась молча. Кто же ты такая, молчунья? И как тебя угораздило попасться этим бандюганам с белыми повязками?

И все же в тот момент меня больше интересовало то, что происходит снаружи. Однако как я ни прислушивался, никакого шухера расслышать не мог. Видать, трупы полицаев еще не обнаружены. Что ж, это дает нам время уйти как можно дальше от «места происшествия». Я поднялся, спрятал заточку в ножны, принялся отряхивать брюки и свое щегольское пальто от разного сора и колючек репейника, прицепившихся, когда мы ломились через заросшие сухими ныне сорняками огороды. Женщина тоже встала, отвернувшись, принялась приводить себя в порядок.

– Вам не нужны часы фирмы Буре? – вдруг осведомилась она.

Пароль прозвучал так неожиданно, что я не сразу на него отреагировал. Да и для того, чтобы ответить, как условлено с Анхелем Вольфзауэром, мне нужно было вспомнить, какие именно слова следует произнести. Незнакомка смотрела на меня выжидающе.

– У меня есть такие, но без большой стрелки… – наконец выдавил я.

Она протянула мне руку и представилась:

– Анна Дмитриевна Шаховская.

– Василий Порфирьевич Горчаков.

– Это ведь легендированное имя, не так ли?

– Это имя, на которое я отзовусь.

– Хорошо, Василий Порфирьевич. Я поняла.

– Дальнейший обмен информацией предлагаю отложить, пока мы не окажемся в более безопасном месте, – сказал я.

Она кивнула, и мы принялись выбираться из заброшенного квартала. За время своего второго пребывания в Пскове, я обзавелся несколькими явочными квартирами. На одну из них и повел эту странную мадам. Шаховская, Шаховская… Я точно уже слышал это имя… От кого? Ума не приложу… Судя по громкой фамилии – дворянка. Может из эмигрантов, если пришла с паролем от моего дедули?.. Ладно, по ходу дела разберемся. Во всяком случае, я должен знать, зачем она оказалась в оккупированном Пскове?

Мы вышли на одну из самых оживленных днем улиц. Здесь были относительно чистые тротуары, работали магазины и мелкие мастерские по починке необходимых в быту вещей.

Само собой, всюду висели красные полотнища с черной свастикой в белом круге. Свободные от службы офицеры прогуливались под руку с дамочками. Некоторые немчики здоровались со мною, приложив кончики пальцев к лакированному козырьку форменной фуражки. Я вежливо приподнимал шляпу. Шаховская, которая хоть и шла рядом, но как бы и не со мной, недоуменно на меня косилась. Сразу видать, неопытная еще.

Когда мы подошли к нужному дому, я подхватил ее под локоток и легонько подтолкнул к подъезду. Мы вошли, неторопливо поднялись на второй этаж. Остановились перед дверью, обитой кожзамом. На ней красовалась тусклая медная табличка «ПРОФ. ГАЛАНИН М.С». Я трижды постучал в дверь кулаком, а потом, через несколько секунд еще трижды. Спустя минуту, в замке заскрипел ключ, она приотворилась. Сквозь щель просунулась сморщенная старушечья лапка, в которую я положил пфенниг. Это была не плата, а своеобразный пароль.