Снова жар от него пошел, а взгляд жадным сделался. Ну и напасть!

Я вовремя в сторону отскочила, чтобы не дотянулся он до меня, и напустила на себя серьезность, прямо, как он.

– Ты руки-то не распускай! Может, и невеста тебе, да не жена.

– Ничего, – ответил, ухмыляясь. – До осени недалеко.

– Вот и жди себе осень. А мне домой пора. Не обессудь.

Он поймал меня за руку и придержал, как тисками железными зажал кисть. Ох, ну что ему еще? Поглядела на него исподлобья, готовая привести в чувство. Но он был уже спокоен.

– Коли домой, так иди. Купцы – люди заезжие. Долго тут никогда не засиживаются. Некогда им.

Точно заметил, как я на того смуглого смотрела. Но сделала вид, что мне все равно.

– Мне-то что. Книг у них все равно нет.

Владар отпустил меня, будто нехотя, а сам глянул тяжело.

– Вот-вот. Так что не вертись тут, отец наверняка заждался. Ступай.

Так и хотелось ему сказать, что не его это дело, но подумала с ним лишний раз не связываться. Пошла быстрым шагом, чувствуя, что он в спину мне смотрит. Пока за домами не скрылась, не успокоилась. Досадно стало, что с купцом тем не поговорила. Что бы он мне рассказал?

Постояла немного поодаль, подождала, пока кузнец уйдет. Думала словом перекинуться с чужеземцнм, но оказалось, что его, как и остальных приехавших в деревню, в Красный Терем увели. Вот так всегда! Одни Старейшины с гостями заезжими имели право разговаривать обо всем. Хоть бы разок послушать, о чем они так долго беседуют.

Только подумала, а у самой мысль мелькнула молнией: а что, если подслушать разговор? И чуть пот не прошиб. Ну, чего учудила, любопытная. Если поймают – несдобровать. Не было еще такого, чтобы посторонние туда пробирались, а уж тем более – женщины!

Если и являлся кто на разбирательства или на суд, то в передней или у крыльца только все происходило. А сидели Старейшины в самом центре Терема, когда гостей принимали или что обсуждали без присутствия деревенских. Старейшинами становились мужчины в возрасте, пользующиеся всеобщим уважением и оказавшие услугу деревне. Глядишь, и Владар когда-нибудь свое место в Красном Тереме займет.

Стояла в раздумьях, а мысли так и мелькали тревожные. Как же гостей чужестранных в Красный Терем пускают, коли приходят они издалека? Почему им позволено заходить, а жителям деревни – нет?

На всякий случай убедилась, что кузнец ушел, а сама к Терему поспешила. Но тут же поняла, что глупо было надеяться вот так просто попасть внутрь. У крыльца стояли Сторожевые и тут же спросили, чего мне надобно. Сделала вид, будто только прогуливалась, а сама назад повернула. Забраться внутрь невозможно через окна, потому что они располагались слишком высоко, а утруждать себя возней с лестницей и того опаснее. Как бы объяснила, что мне понадобилось, если я подозрительно много и часто верчусь рядом, да еще и обманным путем пытаюсь забраться в Терем?

Делать нечего. Ушла ни с чем.

Дома приметила на столе окровавленную утиную тушку, отчего почувствовала приступ дурноты. Кровь убитых животных и птиц неизменно вызывает такие чувства, хотя отец часто оставляет тушки на столе, чтобы я приготовила из них кушанье.

Сама ни разу не прирезала ни одной курицы или кролика. Стоит вообразить, как нож вонзается в еще живое, трепещущее тельце, а кровь горячей струей брызжет на руки, как все внутри так и слабеет.

Кое-как справившись с собой, ощипала утку, опалила на огне и выпотрошила. Щедро смазала тушку густыми желтоватыми сливками с солью и отправила ее в печь. Оставалось сварить пшеничную кашу, а затем можно и передохнуть, пока снова не найдется какое-то дело.