Слова эти примирительные, закрепляющие связь между человеком и частью мира, который он не создавал. Удивляюсь сама себе… Между тем, спустилась потихоньку, покуда тонкая веточка меня не хлестанула по щеке. Поделом! Впрочем, хоть и не мил Владар, но ради его отказа уродовать себя не стоит. Кто его знает, окаянного, может и хромую, и косую бы взял…

Вообразив, как изумится Владар при виде окосевшей невесты, меня так и разбирает смех. Он странным образом оглушил меня саму в этой тиши, и смех мгновенно сменился страхом. Слишком уж непривычно прозвучал мой голос. Почуяла, будто я не одна здесь и кто-то наблюдает за мной в кромешной тьме.

Из-за мрачных туч выплыла яркая, белая луна и озарила призрачным светом озеро и дубы. Блеск, исходивший от воды, немного ослепил меня. Я принялась вглядываться в чащу и широкую полоску берега, вцепившись в прохладный дубовый ствол, боясь пошевелиться. Прижалась к дубу, как можно плотнее, а сама не отводила взгляд от берега.

Сердце отчаянно забилось, затрепетало, и в этой невообразимой тишине, оно грохотало, как камнепад. Странным показалось и то, что смолкли ночные птицы и звери, что даже ветер едва-едва раскачивал верхушки деревьев. Воздух наполнился сладковатым, дивным ароматом, который так и кружился вокруг, одурманивая. Со стороны деревни тоже не слышалось ни единого звука. Ни собачьего лая, ни покрикивания хозяек на расшалившихся детишек, ни девичьего пения.

Волнующее, невероятное предчувствие охватило меня. Сейчас что-то должно было произойти, чего я еще не знала, о чем не догадывалась, оттого и сковал внезапный, безотчетный страх.

Веки налились тяжестью. Аромат стал медовым, таким хмельным и чистым, что на какое-то время даже голова очистилась от невеселых мыслей о замужестве. Я вдыхала его с упоением всей грудью, задерживая дыхание. Будто пила волшебный напиток, такой, что доселе не пробовала. Зрение стало острым, как у ночного стража леса – филина. Свободной рукой отодвинула ветку с листвой, и взгляд упал на другой берег.

Замерев под властью неведомых чар, я затаила дыхание. Моим глазам открылось диковинное зрелище. Вот оно – то самое предчувствие, что встревожило меня! Из серебристой дрожащей воды появились тени. Неторопливо покачиваясь, они вышли на берег одна за другой, и тут же послышалась тихая мелодия, такая нежная, что позабыла я обо всем на свете. Она звучала все громче, и я различила женский хор прекрасных голосов. Песня лилась над озером, журчала, как весенний ручеек. В напеве том и птичьи трели, и шепот волн, и дуновение ветра неслось.

В ярком лунном свете плавно двигались женские силуэты, прозрачные, как сам лунный свет. С их гибких стройных тел сбегала вода, но не падала в озеро каплями, а будто втекала в него, возвращаясь обратно на точеные ноги, бедра и выше – к груди и шее. Вокруг озерных дев вилось водяное кружево, будто платье, но такое невиданное, что оставалось лишь изумиться.

Они танцевали, напевали, кружились по озеру, то приближаясь, то удаляясь от берега. Иногда звонко хохотали и брызгали друг на дружку водой. Удивительно, как они легко скользили по водной глади, будто по прочному льду, а затем, внезапно, разбегались и ныряли в самые глубины. За спинами у них извивался тонкий шлейф из блестящих капель, похожих на самоцветные камни. В холодном лунном сиянии это зрелище показалось мне неописуемо прекрасным.

Наконец, они приблизились к моему берегу, и я сумела разглядеть их внимательнее, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Длинные, густые волосы то вились тяжелыми кольцами, то струились подобно гладкому шелку. Некоторые из красавиц были черноволосы, другие – с буйными золотыми кудрями, а иные – рыжие, с янтарным отблеском. А кожа-то белая, прозрачная, мерцала как вода, что меняет свой облик под лунным или солнечным светом.