На сей раз он оказался так близко, что я ощутила исходившее от него тепло. Каким же огромным и сильным он был! Невольно подняла голову и наткнулась взглядом на его взволнованное лицо. Какие-то потаенные мысли бродили в его голове, а мощная грудь вздымалась и опускалась, точно кузнечные меха.

– Ты не бойся меня только, – хрипло заговорил Владар, – я тебя не обижу. Вот посмотришь, как мы заживем с тобой, красивая моя, ненаглядная. Думаешь, мне от тебя стряпни надобно? Или умения прясть? Я как понял, что ты совсем другая, совсем не как наши девки, покой потерял. И то манит в тебе, слышишь меня, не знаю, в чем дело. Ты для меня как дева лесная. И правду отцу твоему сказал, без лести какой или пустословия, что отдал бы за тебя все стада богатые и камни самоцветные. Всей деревни нашей бы не пожалел! Что молчишь? Не люб тебе совсем?

Мне бы с благодарностью к нему отнестись, за слова сердечные, но язык будто онемел во рту. Все глядела искоса на его руки, похожие на стволы вековых деревьев: в крупных, вздымающихся из-под кожи жилах неслась буйная кровь. Будто огонь из кузницы поселился в самом Владаре. Зимой он без шубы и меха мог разгуливать, в одной рубашке. Разве что накидывал на широкие плечи лоскут какой, от которого сама бы не согрелась в мороз. Его могучие руки потянулись ко мне, а я отшатнулась к печи, наткнувшись спиной на каменный выступ.

– Не знаю тебя вовсе, – наконец произнесла тихо. – Всем хорош на зависть. Не к чему и придраться, вот что отвечу, кузнец. И дело свое знаешь. Только не вижу, как заживем с тобой. О другом мои мысли.

Сказала, а потом спохватилась, видя, как лицо Владара помрачнело.

– О другом? – проревел. – Это еще о ком? Назови – недругом станет мне тотчас. Коли не отстанет от тебя подобру-поздорову, поговорю с ним сам!

– Нет, не о том подумал ты, – чуть было не схватила его за руку. – Хотела сказать, что не помышляла о замужестве вовсе. Не люб мне здесь никто.

У кузнеца глаза на лоб полезли.

– Как ты жить надумала, краса? С отцом до кончины своей? Не доводилось еще слышать такого от девицы молодой. Замужем-то оно надежней. Всякой жене заступник нужен. А ты вон какая слабая и тонкая, любой обидит. А я тебя в обиду не дам и сам не обижу!

В речах Владара был смысл. Одинокой девушке трудно бы пришлось с помыслами о науках и мечтах о путешествиях. Да и как и выбраться отсюда? У кого искать поддержки? А если согласие сейчас дать, то можно и кузнеца надоумить, что засиделись мы на одном месте в лесах дремучих, пора иного счастья где-то еще поискать. Я в задумчивости уселась на лавку, пока Владар в ожидании смотрел на меня.

– Ежели дам согласие на свадьбу, пообещаешь, что не станешь меня домом неволить и порядками нашими? – сказала, а у самой голос задрожал.

Владар изумился. Запустил пятерню в кудри белокурые, размышляя.

– Чем же тогда займешься, Марешка, если не домом и мужем? – в тоне его прозвучала обида и недоверие, но видя, как я сжала губы и нахмурилась, тут же прибавил:

– Люди все примечают. Станут про тебя дурное говорить, а я ничего с этим не поделаю, если оно правдой обернется. Не желаю, чтобы о тебе дурное говорили, потому как люба ты мне. И не вообразишь, как люба! Так бы и глядел в глаза твои волшебные…

А сам придвигался ближе и ближе, глядя, как кот на миску с рыбой. Почуяла, что не выйдет у нас разговора серьезного и путного, пока Владар только об объятиях думает да о глазах моих. А потом не добьешься, чтобы послушал. Станет покрикивать да своей удалью молодецкой щеголять: знай, мол, жена место у печи, да помалкивай. Я хоть и не была замужем, но какая-то мудрость тайная, о какой даже и не знала, у меня причудливо появилась.